Бюллетень. Номер восьмой.

Культурная и научная жизнь «Дома А.Ф. Лосева»

День памяти А.Ф. Лосева: К 20-летию кончины (торжественное заседание 24 мая 2008 г.). Страница 13.

Стр.:[1], [2], [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9], [10], [11], [12], 13, [14], [15]

Е.А. Тахо-Годи: Предоставив слово филологам, нельзя не дать слово филологам-классикам. Я хотела бы попросить выступить профессора кафедры классической филологии МГУ им. М.В. Ломоносова Гасана Чингизовича Гусейнова.

Г.Ч. Гусейнов: Хочу поблагодарить за большую честь, которая мне оказана, но я не уверен, что буду говорить о классической филологии. Для тех из нас, кто имел счастье и честь знать лично Алексея Федоровича, очень трудно говорить, потому что хочется вспомнить живые моменты, а вместе с тем надо быть серьезным, потому что здесь очень много людей, которые никогда не видели Алексея Федоровича. И им, может быть, будет не интересно слушать воспоминания об этих живых моментах. Однако избежать этого мне все-таки не удастся. И здесь я позволю себе, или попробую, выступить в роли филолога.

Только что было сказано о том, что Алексей Федорович – это тайна, и о том, что есть загадка, которую мы никак не можем разгадать. На это Алексей Федорович сказал бы: «Нам надо различать тайну и загадку». Всякий раз, когда Алексей Федорович приступал к какой-то работе, он «нырял за словом». И он бы сказал: «Вот то, что тайна, – оно и должно остаться тайной».

Те двадцать лет, что Алексея Федоровича нет с нами, были очень интересным временем. С одной стороны, как всякое время, это линза, которая искажает, страшно искажает. Это линза, которая что-то увеличивает, что-то отдаляет, что-то приближает, и мы понимаем, что то, что мы слышим о человеке, – это совсем не то, что мы видели, когда он был живым и когда с ним разговаривали, когда мы имели счастье такого непосредственного общения. С другой стороны, это – такая линза, которая еще и обманывает, сознательно обманывает. Я думаю, что самым сильным в Алексее Федоровиче было вот это начало: преодолеть, пробиться сквозь всякий обман, не дать обмануть, не дать обмануть себя (и поэтому он был филологом – потому что философы гораздо легче обманываются, чем филологи) и, с другой стороны, – не дать обманывать других. Это был великий просветитель, знавший множество языков, и на нашу русскую почву переносивший и перенесший огромное количество текстов, просто текстов на разных языках.

Говорят, что Алексей Федорович был русский философ. Ну да, он – русский философ. Но Гегель – не немецкий философ, правда? И Платон – не греческий философ, а просто философ. И Лосев был – просто философ, и никакой не «русский философ». Не нужно, так сказать, суживать эту личность.

Алексей Федорович принес такое колоссальное количество текстов, переработав их с разных языков на русский (тут он работал как филолог), что становится ясно, почему бы он сейчас, говоря о тайне и загадке, возразил и сказал, что да, – есть тайна; и тайна – это то, что должно остаться тайной. Есть вещи, которые я знаю от Алексея Федоровича, и которые никогда никто у него не услышал. И я уверен, что многие, здесь сидящие, какие-то вели разговоры, что-то слышали от него, какую-то фразу. И эта фраза запомнилась, но она запомнилась не для того, чтобы я о ней рассказывал, и не для того, чтобы я что-то говорил.

А вот загадки нужны, чтобы разгадывать. Одна из главных загадок Алексея Федоровича для меня – это такая странная загадка: каким образом удалось Алексею Федоровичу сохранить любовь и юмор, живя в ХХ веке и прекрасно зная, что такое страх. О страхе как раз можно сказать. Его фразу, которую он повторил дважды или трижды, я записал и поэтому ее можно воспроизвести: «Страх! Ну конечно, – страх! У меня же за спиной Сталин с топором стоял». Л.В. Литвинова сегодня рассказывала о том, как лосевскую книга о Ренессансе осуждали, критиковали, но критиковали не очень резко. Почему не очень резко? – это большинству молодых людей сейчас совершенно непонятно. Да потому, что в 1970-е годы выступить с резкой критической статьей, значило снова угробить автора, снова сделать его непечатаемым. В этом смысле, тот режим, в котором мы жили в с1970-е годы, очень интересен – в нем была какая-то своя странная человечность. И вот, Алексей Федорович (я думаю, что это – очень большая разгадка его творчества и разгадка его личности в этом маленьком, очень маленьком пункте) был человеком с потрясающим чувством юмора, фантастическим чувством, и очень глубоким, очень разнообразным. И человеком, который никогда на моей памяти (впервые мы встретились в 1974 г.) никогда не сделал ни одного шага в направлении не критики, а, скажем так, порчи жизни кому бы то ни было. Он занимался живым свободным творчеством в той мере, в какой свобода творчества была возможна, и этому учил своих учеников. Некоторых из них я вижу сейчас тут в зале. Многие из учеников Алексея Федоровича восприняли от него это его искусство добра и любви. Без добра и любви, которые он нес всем нам, эта загадка так бы и оставалась загадкой. Аза Алибековна, спасибо Вам! (Аплодисменты).

Стр.:[1], [2], [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9], [10], [11], [12], 13, [14], [15]

• Культурная и научная жизнь «Дома А.Ф. Лосева»

• Содержание бюллетеня