Бюллетень. Номер восьмой.

Культурная и научная жизнь «Дома А.Ф. Лосева»

День памяти А.Ф. Лосева: К 20-летию кончины (торжественное заседание 24 мая 2008 г.). Страница 11.

Стр.:[1], [2], [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9], [10], 11, [12], [13], [14], [15]

Услышал я его на втором курсе, но не от преподавателя – преподаватели хранили заговор молчания, обходили стороной – ни плохо, ни хорошо. А от студентов, от своих однокурсников, которые говорили: «Вот Лосев где-то должен выступать». Видимо, это были последние публичные выступления Алексея Федоровича. Я, к сожалению, там не был. Тогда было абсолютно еще непонятно, где мы, и с кем мы, и какой масштаб, хотя имя Лосева уже вырисовывалось и какой-то пантеон русских философов, с Владимиром Соловьевым во главе, тоже для нас открывался.

Что можно сказать, если говорить о том, что Лосев сделал для Соловьева? Конечно, его книга о Соловьеве стоит в ряду таких выдающихся работ, как «Миросозерцание Соловьева» Евгения Трубецкого, как «Владимир Соловьев в его молодые годы» Сергея Михайловича Лукьянова, как книга Дмитрия Стремоухова «Владимир Соловьев и его мессианическое творчество», которая была написана по-французски, а на русский язык, по-моему, до сих пор не переведена. Это не просто исследования творчества Соловьева, обзоры, но именно книги, которые приносят новое знание о Владимире Соловьеве.

К этому перечню я еще должен добавить книгу Сергея Михайловича Соловьева «Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьева», написанную племянником о своем дяде в двадцатые годы. Она была опубликована лишь в 1977 г., и во многом повлияла на исследовательский интерес Лосева, потому что из этой книги, напечатанной в Брюсселе в издательстве «Жизнь с Богом» (у нас она появилась в девяностые годы), Лосев узнал о соловьевском трактате «София». Лосев узнал, что у Соловьева была рукопись «Софии», которую я имел честь перевести и издать в соловьевском собрании сочинений. И Лосев заинтересовался, стал искать, разыскивать эту рукопись, спрашивал людей, которые к нему приходили. Но все-таки до рукописи этой он не добрался (это и понятно: Алексей Федорович с его плохим зрением все охватить не мог), воспользовался книгой С.М. Соловьева. Но воспользовался совершенно по-своему, потому что это было не просто изложение тех страничек «Софии», которые Сергей Михайлович приводил. Сергей Михайлович был больше биограф, добротный историк, причем с католической подоплекой. Он стал католическим священником, поэтому ему были интересны в особенности восьмидесятые годы в творчестве Соловьева – так и называется глава «Рим». Лосев же был метафизик и онтолог. И вот этот интерес к онтологии у него никогда не пропадал, даже несмотря на то, что ему пришлось переквалифицироваться, формально, в историка античной эстетики, античной культуры, мифологии, филологии – стиль его мышления был существенно философский. Поэтому и внимание, которое он обратил на Владимира Соловьева, было весьма специальным. Я бы сказал, что, может быть, кроме Евгения Трубецкого, который тоже был онтолог, такой философской книги о Владимире Соловьеве нету в русской культуре. Такой, – в том смысле, что она – как бы конгениальна Соловьеву по мысли.

Работая с черновиками Соловьева и пытаясь продумать, как складывался соловьевский стиль мышления, я пришел к выводу, что Соловьев был человеком схоластического склада, то есть у него схема предшествовала некому описанию. Он сначала складывал для себя некую табличку понятий, некий магический круг понятий, а потом уже начинал этот магический круг эксплицировать, описывать, рассказывать о нем. У Алексея Федоровича тоже был очень похожий стиль мышления. Надо сказать, что в плане систематики, в плане категориального аппарата, в плане формирования философской терминологии Лосев, конечно, превзошел Соловьева во много и во много раз. Чего стоят шестьдесят семь категорий, по-моему, «Философии имени»!

Но Лосев, как мне кажется, был человеком все-таки несколько другой эпохи. Я все время вспоминаю его «Диалектику художественной формы». Там есть такое понятие – «алогическое становление». Есть идея – и есть наличность, есть факт, есть вещь. А между ними – вот это самое алогическое становление. Это, на самом деле, потрясающая вещь! Лосев весь как бы держится и строится на этом алогическом становлении. Потому что из прекрасной идеи можно получить совершенно ужасную вещь. Мы это в ХХ веке с вами очень хорошо видели и до сих пор продолжаем видеть, что наличие великолепной идеи еще не гарантирует присутствие добротных вещей в этом мире. Но как это происходит, где этот зазор между вещью и идеей? Лосев, в этом смысле, был, конечно, совершенно гениален, потому что его диалектика вся раскрыта на то, чтобы это показать.

Соловьев гораздо более логичен, рационален, как мне кажется, гораздо более классичен как философ, чем Алексей Федорович Лосев, который мир-то видит каким-то более сложным, более напряженным, я бы сказал, более драматичным. И это привносит история, это привносят те трагедии, которые Лосеву пришлось пережить. Я думаю, что счастье Лосева и жизнь Лосева были, конечно, более трудными, чем жизнь Владимира Соловьева. Прожил он фактически в два раза больше Владимира Соловьева. Соловьев сорок семь лет прожил, а Лосев – девяносто пять. Вдвойне, что называется, хлебнул.

Стр.:[1], [2], [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9], [10], 11, [12], [13], [14], [15]

• Культурная и научная жизнь «Дома А.Ф. Лосева»

• Содержание бюллетеня