Русская философия

Л.И. Шестов. Страница 2.

Стр.: [1], 2, [3], [4], [5], [6]

Трагическое удивление, открытость бытию, не входящему в наши научные или метафизические расчеты — так можно было бы назвать начало философской озадаченности Шестова. "Задача философии, — формулирует он, — научить нас жить в неизвестности" (Апофеоз беспочвенности. СПб., 1905, с. 30).

В предсмертной, посвященной памяти Э. Гуссерля статье Шестов вспоминает: "Моим первым учителем философии был Шекспир. От него я услышал столь загадочное и непостижимое, а вместе с тем столь грозное и тревожное: время вышло из своей колеи... От Шекспира я бросился к Канту... Но Кант не мог дать ответы на мои вопросы. Мои взоры обратились тогда в иную сторону — к Писанию" (Умозрение и Откровение. Париж, 1964, с. 304). Ссылка на Канта мимоходом указывает и другое пожизненное недоумение Шестова: почему традиционная философия от Аристотеля до Гуссерля стремится стать наукой, метафизической доктриной или рациональной теологией и тем самым традиционно искореняет свое собственное начало — начало радикального, онтологически-экзистенциального удивления?

Суть философской позиции Шестова вполне определилась уже в первых значительных работах: "Добро и зло в учении гр. Толстого и Фр. Ницше" (СПб., 1900), "Достоевский и Ницше: Философия трагедии" (СПб., 1903) и "Апофеоз беспочвенности". После их публикации Шестов занимает заметное место в философской культуре "серебряного века". При всех идейных расхождениях Шестов разделяет общее устремление эпохи к радикальному пересмотру традиций путем "припоминания" начал, возвращения к истокам слова, мысли, веры. Вместе с тем весь пафос его "беспочвенной" мысли не только не согласуется с генеральной линией русской религиозной философии, связанной с именем B.C. Соловьева, но и сознательно противостоит ей.

Здесь Шестов расходится даже с Н.А. Бердяевым, мыслителем, казалось бы, ближайшим к нему по экзистенциально-персоналистическому умонастроению. Причем оспаривает Шестов не что иное, как самое заветное — самобытность этой мысли. Философия всеединства — не слишком оригинальный список с классической западной метафизики. "А меж тем, — замечает Шестов, — русская философская мысль, такая глубокая и своеобразная, получила свое выражение именно в художественной литературе. Никто в России так свободно и властно не думал, как Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Толстой... и даже Чехов..." (Умозрение и Откровение, с. 35; ср. ст.: Вячеслав великолепный // Соч.: В 2 т. М., 1993, т. 1, с. 243—277).

Здесь — в мире русской литературы прежде всего — увидел Шестов возможность "новых начал" философии — философии, развиваемой на каторжных нарах, в монастырских кельях, в трактирах и подпольях, под пристальным — толстовским — взором смерти, "на пире Платона во время чумы". С течением времени Шестов расширяет этот мир и открывает в нем альпийский "затвор" Ницше, "одиночку" Кьеркегора, каморку Паскаля, келью отчаявшегося монаха Лютера, темницу Сократа, пепелище Иова — всех тех, кто волей или неволей пробудился от мирного сна "всемства", от добротного, разумно оправданного, морально благоустроенного мира и оказался без покровительства законов, один на один с реальностью, не предусмотренной метафизическим умозрением.

Здесь рождается новое зрение, открывается "второе измерение мышления", впервые слышится то самое Слово, которое от века звучит в Писании. Это слово Шестов слышит, потому что и саму Библию читает в контексте Толстого, Достоевского и Ницше. Он читает ее не глазами правоверного иудея или ортодоксального христианина, а как бы в предвидении катастрофических откровений XX века, заранее распознавая в воплях Иова, плаче Иеремии, воздыханиях псалмопевца голос кричащих и вопиющих фактов грядущего.

Стр.: [1], 2, [3], [4], [5], [6]

Русская философия

• Н. Бердяев

• С. Булгаков

• И. Ильин

• Л. Карсавин

• П. Кропоткин

• А. Лосев

• Н. Лосский

• В. Розанов

• В. Соловьев

• Е. Трубецкой

• С. Трубецкой

• П. Флоренский

• С. Франк

• Л. Шестов

• Г. Шпет

• В Эрн

  
  

• СЕМИНАР «РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ»

• Альманах «София»