Русская философия

А.Ф. Лосев. Страница 4.

Стр.: [1], [2], [3], 4, [5]

В этом гиперкоммуникативном ключе перенастраиваются у Лосева все традиционные проблемы "икономического" богословия. Меняется и сама постановка вопроса о познаваемости или непознаваемости Бога, который корректней звучит в этом контексте как проблема Его сообщимости или несообщимости. Ставить вопрос о познаваемости Бога в прямом смысле слова "познание" — значит нарушить абсолютную персоналистическую границу между Богом и человеком, отождествив их в разуме или предположив возможность такого отождествления (рационалистический пантеизм). Центральный лосевский тезис в этой области, провозглашающий синтез апофатизма и символизма, означает, что Бог непознаваем (в рационалистическом смысле), но сообщим.

Залог общения между Богом и тварным миром — коммуникативная энергия Первосущности, причем сама энергия тоже понимается коммуникативно. Функциональным синонимом энергии в лосевских текстах часто выступает понятие смысла, но смысла не как статичной идеи, составляющей сущность вещи, а как именно коммуникативного, т.е. смысла, по своей изначальной природе приуготовленного к "сообщению". Приобретает коммуникативные коннотации у Лосева и понятие символа, что рельефно отражает общую специфику его позиции на фоне общепринятых толкований символа, т.е. на фоне его понимания не как "сообщения", но как вещи среди других вещей, к которой должны быть применены обычные познавательные процедуры. Для Лосева познание структуры символа тоже необходимый момент, которому посвящаются специальные разделы в его работах, но это лишь техническое средство, обеспечивающее главное — коммуникативное понимание символа. Философский статус понимания должен быть, по Лосеву, значительно выше статуса познания.

При абсолютизации познания исчезает персоналистическая граница между субъектом и объектом, они сливаются в некий общий смысл, что, помимо прочего, может служить предпосылкой сущностного пантеизма. Отсюда и известный тезис о том, что вещь познается, а личность понимается, Лосев как бы добавляет еще одно логическое звено: личность (в отличие от вещи) понимается, но понимается не непосредственно, а через символы. "Непосредственное" понимание абсурдно, т.к. в этом случае исчезает грань между понимаемой и понимающей (т.е. общающимися) личностями, а само общение редуцируется до простого рационального познания. "Вещное", внекоммуникативное понимание символа — это, по Лосеву, реликт старых толкований платонизма, реликт языческого пантеизма, в котором смысл символа интерпретируется не как сообщение (= энергия) сущности, а как сама сущность.

Естественно, что такая коммуникативная аранжировка основных категорий требовала существенных изменений в толковании форм символической связи Бога и тварного мира. Лосев не мог уже удовлетворить непосредственный символизм эстетических и даже философско-платонических теорий, и, чтобы избежать этой непосредственности, он разрабатывает концепцию символов второй (и большей) степени, в которой диалектически обосновывает многоэтапную трансформацию энергии Первосущности сначала в субстанцию вторичного (не чувственного) символа, а затем в коммуникативный смысл непосредственно чувственного символа (см. Двойной символ). Помимо собственно философского обоснования эта концепция получает у Лосева и математическое объяснение.

Над этой концепцией, в свою очередь, надстраивается и оригинальная лосевская теория мифологии (см. Абсолютная мифология). В целом коммуникативно-энергетический символизм Лосева, максимально снижающий значимость тварной материи в Богообщении, может быть охарактеризован как радикальная антипантеистическая версия имяславия. Однако при всей своей радикальности он остается в пределах общего имяславского учения.

Общая религиозно-философская позиция Лосева определила собой понимание им насущных проблем частных гуманитарных наук и те методы их решения, которые были предложены им в 40—80-е гг. Так, сформулированная в конце 20-х гг. в качестве главной стоящей перед наукой задачи проблема типологического изучения "относительных" мифологий терминологически трансформировалась впоследствии в проблему типологии культурных эпох. Лосев производит исчерпывающий и систематически изложенный типологический анализ античности ("История античной эстетики" и др. работы), в более сжатой форме решает аналогичные проблемы применительно к эпохе Возрождения ("Эстетика Возрождения"), а в многочисленных кратких исследованиях по истории философии намечает и типологические контуры всех других этапов европейской истории.

Наиболее парадоксальной, но вместе с тем и выразительной иллюстрацией глубинной зависимости между общей религиозно-философской позицией Лосева и анализируемыми им частными гуманитарными проблемами является его оригинальная лингвистическая концепция. В тех работах, в которых непосредственным предметом лосевских исследований стал естественный человеческий язык ("Языковая структура", "Знак. Символ. Миф" и др.), Лосев утверждает — казалось бы, вопреки его имяславским взглядам — наличие принципиальных различий между коммуникативным символизмом, напрямую связанным с энергией Первосущности (т.е. предметом лосевской философии языка 20-х гг.), и сферой непосредственно человеческого языка. Различия эти связаны с изменением статуса категории "иного": если в сфере Первосущности "иное" мыслилось лишь как принцип самосознания личности, то применительно к естественному человеческому языку "иное" — это реальная, значимая сама в себе субстанция, вступающая тем самым в права носителя явлений сущности и даже их в некоторой степени оформителя.

Это — человеческое сознание, пользующееся языком в коммуникативных и гносеологических целях. Характеризующий область Первосущности тезис о полном энергетическом тождестве сущности и явления в праимени трансформируется в сфере естественного языка в тезис о принципиально интерпретативной природе всякого чувственного языкового знака, т.е. о его фундаментальном свойстве "брать" предмет с той или иной частной точки зрения Эта частная интерпретативность рассматривается как неизбежное действие человеческого сознания, налагающего на сущность ограничители ее выразимости. Степень интерпретативности в языке может быть разной: максимальной (доходящей до полного искажения сущности передаваемого явления) или минимальной (приближающейся к адекватному выражению сущности), но сам принцип интерпретативности непреодолим для собственно языкового явления.

Стр.: [1], [2], [3], 4, [5]

Русская философия

• Н. Бердяев

• С. Булгаков

• И. Ильин

• Л. Карсавин

• П. Кропоткин

• А. Лосев

• Н. Лосский

• В. Розанов

• В. Соловьев

• Е. Трубецкой

• С. Трубецкой

• П. Флоренский

• С. Франк

• Л. Шестов

• Г. Шпет

• В Эрн

  
  

• СЕМИНАР «РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ»

• Альманах «София»