Приложение3. Страница 3.
Не знаю, насколько с этим связана идея о союзе Папы Римского и российского императора, разделяли ли эту идею члены кружка Волконской или же это была собственная утопия, фантазия самого Владимира Соловьева. Но для нас, живущих в XXI веке, все это выглядит совершенно фантастично.
Трудно себе представить, что союз Понтифика и российского императора мог кардинально повлиять на политическую историю того времени. Владимир Соловьев, говоря о таком союзе, имел в виду ветхозаветное учение о царстве, священстве и пророках. В дополнение к царю и Папе, согласно его схеме, оставалось лишь найти Пророка.
Императора Александра III, который начал в России контрреформы и сам стал символом консерватизма того времени (о чем Соловьев сказал: «Мы живем в эпоху замороженного говна»), трудно представить медиатором христианской политики, как выражался Соловьев, во всемирном масштабе. Тем более трудно увидеть такого медиатора в фигуре Николая II, неспособного управлять даже своей страной. Мы не знаем, как бы сам Соловьев относился к русской монархии, доживи он до 1905 года. Во всяком случае, его корреспондент, генерал царской свиты Александр Киреев, в 1905 году писал о «полной неспособности царя проводить как внутреннюю, так и внешнюю политику» и, абсолютно не веря уже в императорскую власть, вступил в «Союз русского народа».
Возьму на себя смелость сказать, что и Соловьев в роли пророка выглядел несколько комично. Если мы внимательно будем читать его стихи, то именно фигуре пророка в них посвящена масса шуточных и смешных стихотворений.
Соловьев не был бы Соловьевым, если бы он не эволюционировал, не изменял свои взгляды, в том числе на папство и на Католическую Церковь. Чем больше Соловьев знакомился с реальным католичеством (о чем свидетельствует его переписка с иезуитами), тем больше он понимал, что его скорее теургические и теософские, чем католические идеи не находят понимания у современников в католическом лагере. Точно так же и католическая сторона по мере знакомства с Соловьевым и перевода его работы «Россия и Вселенская Церковь» теряла к нему интерес.
В этот период Соловьев испытывает страшное разочарование, когда понимает, что его утопии нельзя воплотить в реальной жизни. Это приводит его к пониманию единства Церкви уже только в эсхатологическом плане. Именно поэтому в его последней работе «Три разговора, или Краткая повесть об антихристе» появляется и положительный тип протестанта. Соловьев признает, что протестанты в лице героя его повествования профессора Пауля (есть, конечно, некая контаминация с апостолом Павлом в этом имени) оказываются истинными христианами – они противостоят антихристу так же, как католики и православные.
Я не взялся бы назвать Владимира Соловьева провозвестником христианского единства, хотя определенные заслуги в этой области у него есть. Еще в самом начале увлечения католичеством Соловьев писал своему корреспонденту, уже упомянутому генералу Александру Кирееву: «Зря вы думаете, что речь идет о формальном, механическом соединении Церквей. Скорее речь идет о химическом процессе, когда из двух совершенно разнородных элементов можно создать нечто третье». Соловьев понимал, что такая утопическая и идеалистическая схема, как союз Римского Папы и императора, возможна лишь в отдаленной перспективе. Но некое сближение двух христианских конфессий, которые оказались разделенными после 1054 года, существует.
Соловьев уже в XIX веке подготовил почву для того, чтобы православные и католики в наше время могли увидеть как общность своих вероучений, так и их различия. Этот процесс очень долгий и скорее всего может идти лишь на том самом «химическом уровне».
Текст подготовлен по материалам выступления на международной конференции Московского Государственного Университета «Владимир Соловьев и Жак Маритен» (18-19 мая 2006).
Владимир Соловьев вел активную переписку с русскими иезуитами, находившимися в эмиграции в Париже. На фото: священники, члены Общества Иисуса
Марк Смирнов.
Источник:
![]() |