3 | LOSEV-LIBRARY.RU

Хронограф 2008 Январь Россия.

Владимир Сергеевич Соловьев (16(28).01. 1853, Москва – 31.07(13.08).1900, имение Узкое под Москвой, ныне в черте Москвы: Профсоюзная ул., 123а)

Стр.: [1], [2], 3

Приложение2. Страница 3.

Соловьев пишет: "...патриоты "Московских ведомостей" предлагают, например, следующий образ действий относительно неправославного населения: "Католики-поляки должны быть поставлены на всем пространстве девяти западных губерний в такое положение, чтобы они вынуждены были выселиться из края. С этой целью должно быть прежде всего воспрещено (и твердо проведено в жизнь это запрещение) лицам неправославного вероисповедания не только приобретение, но и арендование земель в крае, а также управление имениями".

Здесь уж, очевидно, дело идет не о том "православии", которое (по словам профессора Бестужева-Рюмина) в силу присущей ему веротерпимости "не только не может служить к разобщению между отдельными славянскими племенами, но даже облегчит их объединение". Наши сокрушительные патриоты также стоят за объединение, но лишь в тамерлановском смысле... Нет на всем огромном протяжении Российской империи такой религиозной и национальной разновидности, которая не подлежала бы искоренению во имя тех самых высоких начал нашей веры и народности, на которые указывают ораторы Славянского общества".

Владимир Соловьев, разумеется, хорошо понимал разницу и отличие между "примирительным патриотизмом" петербургских ораторов Славянского общества (Бестужев-Рюмин) и крайним, по выражению Соловьева, "истребительным патриотизмом" московских публицистов, эпигонов М.Н. Каткова (Тихомиров и Грингмут). И те и другие провозгласили свои притязания на православие, истинный патриотизм и единомыслие с русским народом, но взгляды их оказались диаметрально противоположными. И те и другие "вдохновляющим началом своего патриотизма признают "православие", которое, по словам Соловьева, "таким образом, является каким-то двуликим Янусом или скорее сфинксом с женским лицом и звериными когтями".

Такая резкая постановка вопроса и его заострение дают Соловьеву возможность как публицисту задаться вопросом в чисто риторической форме: что же из этих двух - существенно и что - случайно; что должно исчезнуть и что останется: звериные когти или женское лицо? По мнению Соловьева, этот вопрос имеет колоссальное значение для русского национального самосознания, от решения его в ту или иную сторону зависит все наше культурно-историческое будущее.

"Несмотря на принципиальную противоположность наших двух национализмов, человеческого и звериного, практически различие между ними всегда как-то стирается, и притом всегда в пользу второго. Как только дело из области отвлеченных формул и определений переносится на жизненную, конкретную почву и какой-нибудь определенный вопрос ставится ребром, так сейчас же человеческое лицо нашей национальной идеи начинает бледнеть, блекнуть, черты его сливаются во что-то бесформенное и туманное, и наконец оно бесследно исчезает, а от нашего сфинкса остаются одни совсем не загадочные звериные когти".

Причем поглощение человеческого образа звериным происходит и внутри самих представителей славянофильского лагеря, которые сознательно или бессознательно скатываются на позиции элементарного шовинизма.

"Исторический сфинкс" Соловьева - это резкое выступление против патриотов всех мастей и оттенков, которые стремятся скрыть антихристианскую сущность своей проповеди, своих стремлений и приемов, и здесь Соловьев не делает между ними никакой разницы и не щадит даже своих бывших друзей и единомышленников. Среди них не только Бестужев-Рюмин, но и Достоевский, не только Катков, но и Страхов, Филиппов, Киреев и другие, которые сыграли в первый период жизни молодого Соловьева громадную роль, помогли ему занять подобающее место в высших кругах тогдашнего общества.

Особое негодование вызывает у Соловьева известное двуличие просвещенных представителей славянофильского лагеря, рассуждающих об открытости русского православия, его терпимости ко всем религиям и национальным группам населения империи. А в это самое время в стране угнетались не только религиозные меньшинства и инородцы, но и значительная часть русского народа - старообрядцы, исповедовавшие древлеправославное благочестие дониконовской Руси. Не это ли побудило Соловьева говорить о "двоедушии" Бестужева-Рюмина, а вместе с ним и других некогда единомысленных с ним и достаточно симпатичных ему людей?

За недостатком документальных материалов о последнем этапе взаимоотношений Соловьева с Бестужевым-Рюминым попробуем применить метод экспликации и приведем воспоминания Соловьева о другом, не менее крупном и ярком представителе позднего славянофильства и русского государственничества. Речь идет о Михаиле Никифоровиче Каткове (1818-1887) - публицисте, общественном деятеле, издателе журнала "Русский вестник" и газеты "Московские ведомости".

"В 1881 году мне пришлось невольно причинить своему доброжелателю сильное огорчение. В конце марта этого года я читал публичную лекцию против смертной казни... Вместе с апокрифическими записями этой речи стали ходить о ней в Петербурге и тем более в Москве самые фантастические рассказы, отголоски которых дошли до заграничных газет. Через несколько дней получаю тревожное письмо от Любимова (профессора Московского университета - М.С.): "Объясните, ради Бога, что случилось, что такое вы наговорили. Здесь ходят невероятные слухи. Михаил Никифорович, который вас так всегда любил, глубоко огорчен и со слезами говорил мне, что ваша речь - оскорбление народного чувства, дерзкий вызов целому обществу..."

Конечно, говоря свою речь, я менее всего думал о той посторонней точке зрения, с которой Катков взглянул на это дело. При свидании он не заговаривал об этом происшествии, а я не находил полезным и приличным поднимать спор против старика. Таким образом, наши добрые отношения продолжались еще некоторое время. Но уже выяснилось принципиальное несогласие, при котором дальнейшая практическая солидарность становилась невозможною".

Расставаясь с лагерем консерваторов, порывая с прежними друзьями и покровителями, Владимир Соловьев все более оформлялся как общественный деятель либерального толка. Порвав с правоконсервативными изданиями ("Московскими ведомостями", "Русским вестником", "Гражданином" и др.), он связал свою дальнейшую жизнь с кругом авторов и сотрудников журнала "Вестник Европы", все более становясь критиком государственно-общественного и церковного строя императорской России, т.е. одним из первых российских инакомыслящих. Оставил ли этот разрыв горечь в его душе? Несомненно, но этот идейный конфликт не перешел в личную вражду, не был отягощен, как это часто бывает, желанием мести. Свидетельством тому являются слова Соловьева о своих бывших друзьях, ставших впоследствии непримиримыми противниками, написанные им за три года до смерти:

"Христианская религия несовместима <...> с тем культом народности, который исповедовали славянофилы и Достоевский, но знаю, что они были людьми искренне верующими, что они не видели противоречия в своих убеждениях и по неведению хотели служить двум господам <...>".

Доклад прочитан на Международной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения Владимира Соловьева (23-27 сентября 2003 г., Москва).

Марк Смирнов.

Источник:

НГ-Религии за 01.10.2003

Стр.: [1], [2], 3







'







osd.ru




Instagram