Бюллетень. Номер девятый. Наши публикации

А.М. Камчатнов. А. С. Шишков как предтеча русской философии языка. Страница 2.

Стр.: [1], 2, [3], [4], [5], [6], [7], [8]

Корень слова, по мысли Шишкова, – это не условный знак. «Многія слова въ языкѣ нашемъ суть не просто звуки, условно означающія вещь, но заключающія сами въ себѣ знаменованіе оной, то есть описующія образъ ея, или дѣйствіе, или качество, и слѣдовательно заступающія мѣсто цѣлыхъ рѣченій. На примѣръ въ названіи вельможа представляются мнѣ многія понятія совокупно: слово вель (отъ велій) напоминаетъ мнѣ о изяществѣ, величіи; слово можа (отъ мощь или могущество) изображаетъ власть силу. Французъ назоветъ cie grand Seigneur, Нѣмецъ grosser Herr, и оба двумя своими словами не выразятъ мысли, заключающейся въ одномъ нашемъ словѣ; ибо слова ихъ, ни первыя grand, grosser (великъ), ни вторыя Seigneur, Herr (господинъ), не даютъ мнѣ точнаго понятія ни о словѣ велій, ни о словѣ могущество; они говорятъ только великой господинъ, а не вельможа» [14].
Таким образом, здесь впервые не только в отечественной, но и в мировой новоевропейской литературе выражено понятие о том, что позднее Вильгельм фон Гумбольдт будет называть внутренней формой языка, А.А. Потебня – внутренней формой слова, А.Ф. Лосев – ноэмой слова. А.С. Шишков для выражения этого понятия будет пользоваться разными терминами: разум слова, умствование, заложенное в корне слова, понятие, заключающееся в корне слова, сила слова; но в любом случае всегда имеется в виду способ понимания и осмысления вещи.
При этом можно быть уверенным (или почти уверенным), что Шишков не читал Платона, его диалог «Кратил», ничего не знал о знаменитом ныне средневековом споре западноевропейских реалистов и номиналистов. Единственным внешним влиянием была сама атмосфера усилившегося интереса к языку и языкам, установившаяся со времен Екатерины Великой, отчасти и под ее непосредственным влиянием и попечением. В этой связи можно напомнить о так называемых «этимологических» лексиконах: в них во главе словарной статьи находится корневое, первообразное слово, а под ним располагались все его дериваты. Европейским образцом такого типа словаря был латинский словарь К. Целлария, изданный у нас в 1746 году с приложением реестра русских слов. По этому образцу Ф. Гёльтергоф создал сначала немецкий (1765 г.), затем французский (1769 г.) и наконец русский Целларий (1771 г.). По образцу «Целлария» был создан и знаменитый Словарь Академии Российской (СПб., 1789-1794). В Словаре также был принят способ расположения слов по «чину словопроизводному», когда под одним непроизводным словом объединяются все его производные, что делало САР не только толковым, но и историко-словообразовательным словарем. «Порядокъ сей на первый случай признала Академïя къ утвержденïю языка необходимо нужнымъ; ибо чрезъ оный корень, сила, различное въ разныхъ случаяхъ употребленïе, сложность, уклоненïе или прехожденïе въ другïй смыслъ, преносительность, и иносказательность словъ и зависящихъ отъ нихъ рѣчей, въ одномъ толкуются и объясняются мѣстѣ» (I, X).
Можно утверждать, что Шишков самостоятельно выработал понятие внутренней формы слова. Совокупность корней вместе с производными от них «ветвями», то есть словарь языка, представляют собой некий органон мысли, органон восприятия и осмысления действительности. Следовательно, шишковскую философию языка в соответствии с давней традицией можно назвать антиноминалистической и реалистической. Напомним, что лингвистический номинализм учит об условности языкового знака, тогда как лингвистический реализм учит о том, что слово есть сама вещь, есть смысловое явление вещи и, одновременно, орудие истолкования, понимания смысла вещи [15]. Логическим следствием этой философской установки явились у Шишкова, во-первых, отрицательное отношение к заимствованиям и калькам и, во-вторых, идея сущностного тождества русского и славянского языков.
Шишков приводит множество случаев различия между внутренней формой русских и французских слов и выражений, например: «... естьли мы хотя нѣсколько разсудимъ, то увидимъ, что каждой народъ въ составленiи языка своего умствовалъ по собственнымъ своимъ понятiямъ, весьма различнымъ отъ другаго народа: мы напримѣръ слово сокровище произвели отъ глагола сокрывать, разсуждая, что чемъ драгоцѣннѣе какая вещь, тѣмъ рачительнѣе стараются сохранять, или сокрывать оную. Посему понятiю нашему всякое богатство или рѣдкую и драгоцѣнную вещь называемъ мы сокровищемъ. Французы напротивъ того, умствуя иначе, произвели названiе сiе отъ имени or, золото, сложа оное съ предлогомъ tres, соответствующимъ нашему предлогу пре, или нарѣчiю весьма. И такъ по ихъ понятiю tresor, то есть сокровище, есть вещь превосходнѣйшая или дражайшая золота» [16]. Отсюда следует, что «не токмо отрасли, происходящiя отъ корней словъ, но и самыя соотвѣтствующiя въ двухъ языкахъ слова, хотя одно и тожъ понятiе выражающiя, по различнымъ умствованiямъ составлены и отъ разныхъ источниковъ проистекать могутъ»[17] .

---

[14] Шишков А. С. Рассуждение о Красноречии Священного Писания. С. 14-15.
[15] См. об этом: Лосев А. Ф. Имя. СПб., 1997. С. 168-245.
[16] Шишков А. С. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка. СПб., 1813. С. 293-294.
[17] Там же. С. 294. Хотя Шишков не прав, ибо франц. tresor восходит в конечном счете к греч. θησαυρός ‘клад, сокровище’, однако в данном случае это не важно.

Стр.: [1], 2, [3], [4], [5], [6], [7], [8]

• Наши публикации

• Содержание бюллетеня