История домов в воспоминаниях жителей Арбата

Воспоминания Александра Евгеньевича Шапошникова. 15 февраля 2010 года. Страница 8.

Стр.: [1], [2], [3], [4], [5], [6], [7], 8, [9]

Незабываемое впечатление на отца произвел штурм Белграда, в котором он принимал участие. Их одели в бронежилеты, выдали боевое оружие. Отец пишет: «Позавчера, в ночь на 20 октября [1944 г.] я был назначен на штурм громадного одиннадцатиэтажного здания в городе — крупнейшей цитадели немцев. Штурм начался утром двадцатого. Он прошел благополучно. Население встречало нас исключительно восторженно. Вся занимавшаяся немцами накануне часть города была занята нами. Боевые перебежки по городу происходили под гром аплодисментов и криков «здраво живео» столпившихся в подъездах и воротах жителей. Нам совали в руки папиросы, сладкие пончики из крупчатки, бросались на шею, целовали. Мы остановились на окраине у дворца местной главы церкви и его управления. Жители опять давали папиросы, табак, поили сладким горячим чаем, угощали жареным салом, жали руки, целовали. Среди приветствовавших было много священников. Когда возвращались строем с песнями обратно в свое расположение, овации жителей были беспрерывно. Бросали цветы, врывались в строевые колонны, целовали, обнимали, кричали приветствия. Но конец пути пришлось пройти рассыпным строем вследствие налета неприятельской авиации. После кратковременного отдыха вышли на новое задание по разминированию части города, находящейся за рекой — вперед за отступающим немцем».
«Бью и буду бить врага на его собственной территории» — писал Валерий матери. «Теперь победа уже не за горами». Ему вторил отец: «Конец войны приближается. Лишь бы дождаться его без всяких осложнений. Возможность их, однако, не исключена.»
9 мая хотелось верить в то, что люди одумаются и не будут больше воевать друг с другом. Мы надеялись на то, что скоро придут письма и развеют последние тревоги. Толпы ликующего народа заполнили центр Москвы. Вечером воздух сотрясали залпы грандиозного салюта. Беспрестанно вспыхивали ракеты. Ошеломленный, я стоял на Арбатской площади, над которой три года тому назад видел силуэт вражеского самолета.
Наступили мирные дни. Мое последнее письмо отцу, посланное по полевой почте в июне 1945 г.: «Дорогой папа! Ты сообщил, что полевая почта твоя переменилась. Жаль, что ты не получишь 5 писем, которые мы тебе послали в последние дни. Еще и еще раз поздравляю тебя с окончанием войны. Думаю, что очень скоро с тобой увидимся. Лето стоит хорошее. Когда ты приедешь, мы побываем и в кино, и в музеях, и в Третьяковской галерее. Приезжай».

В первые послевоенные годы

После войны наша жизнь вошла в мирную колею. Была проведена денежная реформа (1947 г.). Поскольку никаких денежных накоплений, которые пришлось бы обменивать по курсу 1 к 10, в нашей семье не было, то эта реформа прошла для Шапошниковых совершенно безболезненно. Более того, возросла стоимость мелочи (металлические монеты обмену не подлежали и принимались к платежам по номинальной стоимости), а ее скопилось у нас довольно много. Таким образом, в первые же дни реформы открылась возможность приобретения на эту мелочь хлеба в булочной.
Одновременно с денежной реформой была проведена отмена карточек. На Арбате открылось кафе, в которое на правах старшего брата меня пригласил Валерий. Помню, как он со слезами на глазах смотрел, как я пытался завернуть в бумажную салфетку и унести с собой недоеденный мной кусок хлеба.
Валерий некоторое время после демобилизации работал в Литературном музее на должности технического редактора, выполняя поручения директора музея Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича (1873—1955). Как-то в кабинет Владимира Дмитриевича, с решительным видом проходя мимо Валерия, направилась какая-то женщина. Валерий остановил ее: «Вы к кому?». — «Я Землячка!» — ответила та, сверкнув на Валерия глазами. — «К Вам, Владимир Дмитриевич, какая-то землячка хочет пройти» — сказал мой брат, приотворив дверь кабинета. Он тогда не знал, что это та самая Розалия Самойловна Землячка (1876—1947), которая прославилась своей деятельностью в Крыму в годы гражданской войны.
Отец после демобилизации вернулся к своей сельскохозяйственной специализации. Он стал работать старшим инженером-механизатором в сельхозотделе одного из министерств.
Мать продолжала работать в 57-й школе. Она брала все больше и больше частных уроков, стремясь таким образом обеспечить семью, дать возможность Галине, Валерию и мне получать высшее образование. За ее разносторонние знания и успехи в подготовке, казалось бы, самых безнадежных учеников, коллеги называли ее «профессором».
Все заработанные деньги уходили на пропитание. Бабушка всячески старалась помочь матери по хозяйству, готовила вкусные, питательные, но недорогие блюда. Так, она разбавляла покупные мясные котлеты (они стоили тогда 7–10 коп.) хлебным мякишем и жарила их в двойном количестве. И я, и брат, уходя из дома в одно и то же время (брат с 1947 по 1951 г. учился в Московском юридическом институте) с удовольствием съедали не одну, а две котлеты. Кормила бабушка нас также кашами — овсяной, манной, пшенной.

Юные вольнодумцы

«Какая-то тяжесть давит на всех, заставляет лгать … Эти фанфары, торжествующая посредственность, боязнь честного открытого слова, страх перед мыслью …» — говорил мой 19-летний друг Юрий Гаврилов, и я соглашался с ним. Мы часто прогуливались по Арбату, доходили до стен Кремля, оживленно обсуждая интересующие нас вопросы. Вот слова Юры о литературе: «Почему наша литература так бедна? — Писатели не могут высказывать свои мысли. До тех пор, пока этот гнет существует, нечего мечтать о расцвете литературы. Люди боятся свободно мыслить. Еще вдвоем с ближайшим другом можно говорить честно. Втроем начинаешь остерегаться, а вчетвером — критические высказывания выглядят как агитация. В современных условиях могут преуспевать только серые и беспринципные личности: те, что не умеют критически разбираться в жизни и на веру воспринимают все то, что им вдалбливают, что у одаренных людей вызывает чувство оскомины».
Ю.М.Гаврилов (1932—1951) несомненно обладал литературным способностями и его неожиданная преждевременная смерть (он попал под электричку) воспринималась знавшими его людьми как гибель прогрессивно мыслящего и исключительно одаренного человека. Его размышления о судьбе дяди, погибшего при защите Брестской крепости в 1941 г. (однофамильца героя обороны), были приняты на вечное хранение в музей Брестской крепости.

Стр.: [1], [2], [3], [4], [5], [6], [7], 8, [9]

• История домов в воспоминаниях жителей Арбата

• Память Арбата

• Арбат