Бюллетень. Номер седьмой.

Из архива

А.Ф. Лосев

О единстве онтологии. Страница 2.

Стр.: [1], 2, [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9]

Я намереваюсь в этой части своего труда вскрыть в онтологии, по общему мнению, пестрой и противоречивой, единую и общую структуру человеческого знания о бытии. Не уничтожая все предыдущее и не командуя над историей, я хочу дать онтологическую концепцию, вернее, логику ее – так, как она дана и не может не быть дана в истории. Это пока и будет моя онтология. Я не хочу иметь своей онтологии, и менее всего у меня намерения отгородиться от других. Я хочу строить свое учение о бытии не как свое, но как общее наше человеческое дело. Во всяком случае, я должен сойтись со всей историей в логике и методе этого учения, если даже и допустить, что содержание его не сводится к какой-нибудь общей формуле.

Удивительнее всего то, что единственный по своей проницательности и глубине историк философии Гегель дал свою концепцию истории философии еще в I половине ХIХ века, и из всего Гегеля нет, быть может, вещи более забытой, чем его «Vorlesungen über die Geschichte der Philosophie». Никто не формулировал с такой ясностью и простотой, как Гегель, задач истории философии (Vorles., herausg. v. Mickelet 1840. I, 11–133). Занятия историей философии есть занятия самой философией, и иначе не может и быть. «Я утверждаю, что если освободить основные понятия исторических философских систем от всего, что касается их внешней формы, их применения к частному случаю и тому подобных элементов, то получатся различные степени определения самой идеи в ее логическом понятии». «Всякая философия необходимо существовала и ни одна еще не погибла, а все они содержатся в философии утвердительно, как моменты единого целого». Соединение этого момента развития с моментом конкретности (в котором объединяются В-Себе-Бытие и Для-Себя-Бытие) и есть задача истории философии. «Diese Formen (в истории) sind nichts Anderes, als die ursprünglichen Unterschiede der Idee selbst, die nur in ihnen ist, was sie ist; sie sind ihr also wesentlich und machen den Inhalt der Idee aus, der, indem er sich auseinander legt, danit zur Form geworden ist. Die Mannigfaltigkeit der Bestimmungen, die hier erscheint, ist aber nicht umbestimmt, sondern nothwendig; die Formen integrieren sich zur ganzen Form» (стр. 48).

Нам нет нужды следовать за Гегелем в детальном проведении этой методологии. Здесь мы именно наиболее от него отклоняемся. Однако намеченная методология имеет основоположное значение, и Гегель прав, когда говорит, что только это и можно называть наукой. Только и лежит вся трудность изложения истории философии в том, чтобы обнять весь материал как единую живую идею. И потому, говорит Гегель, не удивительно, если существует такая масса бесцветных «историй» философии (in denen die Reihe der philosophischen Systeme als eine Reihe von blossen Meinungen, Irrthümern, Gedankenspielen vorgestellt wird; Gedankenspielen, die zwar mit grossem Aufwand von Scharfsinn, Anstrengung des Geistes und was man alles über das Formelle derselben für Komplimente sagt, ausgeheckt worden sagen. Стр. 44).

Мы предполагаем, след<овательно>, в онтологии, как она известна в своей истории, некую общую логическую идею, некоторый контур мироощущения, который, наполняясь каким угодно пестрым и разноценным содержанием, хранит, однако, единый и неизменный свой лик, как идея и контур именно всечеловеческого мироощущения или логики его.

2. Основные онтологические антитезы

1. Онтология, как знание о бытии, сталкивается, прежде всего, с весьма упорным и несмолкаемо требующим своего признания миром т<ак> н<азываемых> явлений. Ясно, что онтология есть известное знание об отношении бытия и явления. В какой мере являющееся выражает собою сущее, и существует ли подлинно это являющееся и это сущее? Такова главная проблема всякой онтологии. Однако, при ближайшем рассмотрении вопрос осложняется. Всякая вещь что-нибудь значит и что-нибудь выражает; возникает, след<овательно>, антитеза значения, или идеи вещи и самой вещи. Вопрос об отношении сущего и являющегося есть, значит, вопрос о том, что такое идея вещи, есть ли она до вещей, в вещах или после вещей, и есть ли вообще. А раз так, то ясно, что тут же кроется и проблема наших субъективных понятий и слов, тоже участвующих в построении нашего знания о вещах. Другими словами, онтология вырастает из различного понимания взаимоотношения четырех факторов: идея, вещь, понятие и термин. Можно отрицать или признавать значение и действенность каждого отдельного из этих факторов или известной комбинации их, и в зависимости от этого существенно будет меняться тип онтологии. Заметим также и то, что среди получаемых таким образом комбинаций могут оказаться и такие, которые в современной философии именуются не онтологией, но гносеологией. Это, однако, нас не должно нимало смущать, потому что то, что именуется теперь гносеологией, есть по существу та же онтология, с единственным отличием, – с переносом на субъект. Указание на эти четыре фактора восходит в общем еще к известному «Введению к комментарию на Аристотелевы Категории» Порфирия.

Стр.: [1], 2, [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9]

• Из архива

  

• Содержание бюллетеня

Вы можете скачать Седьмой выпуск Бюллетеня /ЗДЕСЬ/