Бюллетень. Номер седьмой.

Из архива

А.Ф. Лосев

О единстве онтологии. Страница 1.

Стр.: 1, [2], [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9]

I. Введение

1. Всеобщее единство онтологических учений как основное задание

Одна из самых постоянных особенностей философской мысли и, конечно, одно из самых любимых ее достояний, это – внести в хаос и противоречия традиции порядок и смысл путем присочинения новой системы1. Человеческий ум любит быть автором; ему приятно унижать то, что ему не подчиняется. И вот, два колоссальных ума нового времени предпринимают гигантскую попытку сокрушить все старое и деспотически заставить маршировать перед собою всю жизнь с ее философией и – одинаково – с ее глупостью. Когда читаешь Декарта, то удивляешься этой наивности и искренности тона, в которую захотел нарядиться этот великий бунтовщик против истории человеческого опыта и жизни. «Никоим образом», говорит Декарт во II главе «Рассуждения о методе» (в пер. Любимова, стр. 43), «не одобряю я беспокойного и волнующегося права тех, кои, ни по рождению, ни по богатству не будучи призваны к ведению общественных дел, имеют всегда в мысли какое-либо преобразование: и если б я мог подумать, что в этом сочинении есть хотя что-нибудь, по чему могли бы подозревать во мне такую глупость, я очень огорчился бы, что его выдал. Намерение мое никак не шло далее преобразования моих собственных мыслей и постройки на основании, всецело мне принадлежащем. Из того, что труд мой настолько понравился мне, что я решился показать здесь его образчики, не следует, чтоб я хотел посоветовать кому-либо ему подражать. Те, кого Бог более, чем меня, наградил своими милостями, будут, может быть, иметь более возвышенные намерения; но боюсь, не было б и мое слишком смелым для многих». Горе тому, кто поймается на эту невинную приманку: Декарт удушит его своим аналитическим методом, которым он никак не может нахвалиться, и потопит в недрах своего «ночного» (по чьему-то выражению) мировоззрения. «О философии скажу одно. Видя, что она от многих веков разрабатывается превосходнейшими умами, и, несмотря на то, нет в ней положения, которое не было бы предметом споров, и, след<овательно>, не было бы сомнительным, я не нашел в себе столько самоуверенности, чтобы надеяться на больший успех, чем другие. И принимая в соображение, сколько относительно одного и того же предмета может быть разных мнений, способных быть поддержанными учеными людьми, тогда как истинным необходимо должно быть какое-нибудь одно из них, я стал все, что представлялось мне не более, как правдоподобным, считать за ложное» (там же, I гл., стр. 7). Вывод этот настолько же неожидан, насколько и чреват чудовищными последствиями: оказывается, все – сон и наваждение, если я сам себе этого не доказал. Философия Декарта есть попытка выбраться из кошмара снов и галлюцинаций, о которых он так подозрительно часто говорит. Это то, чем наказан был бунт против всечеловеческого доверия опыту и жизни.

Другой бунтовщик наказан был не менее. Для Канта вся предыдущая метафизика тоже «арена препирательств» одинаково ложных и истинных систем; он вполне верит тем, для которых «теперь, когда все пути тщетно испробованы, в науке господствует пресыщение и полный индифферентизм, мать Хаоса и Ночи». «Было время, когда метафизика называлась царицей всех наук, и если принимать намерение за дело, то она, конечно, заслуживала этого почетного названия ввиду выдающейся важности ее предмета. Наоборот, в наш век вошло в моду выражать к ней презрение, и эта матрона, покинутая и отталкиваемая, жалуется подобно Гекубе (в Метаморфозах Овидия)2: modo maxima rerum, tot generis natisque potens – nunc trahor exul, inops» (цитата из предисловия к первому изданию «Критики чистого разума», опущенного во втором изд., пер. Лосского). Кант, значит, тоже хотел примирить, сокрушая старое и созидая новое. И, новое, все будучи соткано из противоречий, привело у Канта к обратному признанию отвергнутых идей разума, проводимому с не меньшей силой, чем в «старой» метафизике, и к всесторонней зависимости от классического идеализма, о чем я буду говорить впоследствии.

Мне кажется, пора на некоторое время придержать свой ум от все новых и новых построений. Мы настолько привыкли в философии деспотически подчинять и самовластно строить, что это сделалось весьма нетрудным и приятным занятием. Не лучше ли отказаться пока от собственного «комара субъективности», как сказал бы Гегель, и не лучше ли, до выставления своих конструкций, погрузиться во все эти «безвыходные» противоречия, которые соблазнили Декарта и Канта? Не будет ли лучше, если мы найдем общие законы развития человеческой мысли, не проклиная все окружающее, кроме своего челна, носимого по необозримому океану, а принимая его, это пестрое окружающее, и стараясь найти в нем общее? Неужели нас и теперь еще будет пугать этот смутный поток мнений и систем и мы не сумеем найти в нем цельной и единой идеи?

Стр.: 1, [2], [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9]

• Из архива

  

• Содержание бюллетеня

Вы можете скачать Седьмой выпуск Бюллетеня /ЗДЕСЬ/