Этой «великой простоте», малодоступной людям высшего света, вращающимся в «зачумленном мире» сословного лицемерия, суеты показной жизни, следует учиться у простых крестьян или даже у «дикарей» Нового Света, живущих в согласии и гармонии с природой. Несовершенному человеку, «полному лжи и слабости», Монтень противопоставляет идеал «естественного человека», считая даже, что «уменье достойно проявить себя в своей природной сущности есть признак совершенства и качество почти божественное» (Кн. 3. – С. 311).
Монтень развенчивает схоластическую трактовку человека как «царя природы» и считает его «сыном природы», как бы «забывая» о его сотворении Богом «по своему образу и подобию». Отсюда его «естественные размышления» о жизни и смерти («ни природа, ни разум ничего не говорят нам о бессмертии»), душе и теле и т. д.
Монтень выдвигал прогрессивные педагогические идеи: школа должна не «начинять память» учащегося, а развивать его разум; ни одно философское учение не должно ему преподноситься как догма - ознакомившись с различными воззрениями «пусть сделает выбор самостоятельно» (Кн.1. – С. 195-96). Изучаться должны не только книги, но прежде всего сама жизнь, природа и люди. При этом воспитание интеллекта должно сочетаться с физическим воспитанием.
По мнению Монтеня, "вся мудрость и все рассуждения в нашем мире сводятся в конечном итоге к тому, чтобы научить нас не бояться смерти... Предвкушение смерти есть предвкушение свободы. Кто научился умирать, тот разучился рабски служить".
"Опыты" Монтеня явили собой творческую процедуру метафорического соединения мира настоящего и мира прошлого с одновременным новаторским экспериментом бессюжетного художественного "беспорядка".
(По замечанию Аверинцева, "будучи в значительной степени платоническим по типу своего вдохновения, Ренессанс, в общем, избегал формализованного порядка. Темы "Опытов" Монтеня по своей широте могут показаться своего рода разрозненной энциклопедией; нельзя, однако, зная Монтеня, вообразить, чтобы он пожелал увидеть разрозненное собранным. Так вот, если проводить классификацию по вышеназванному признаку, энциклопедисты, видевшие в том же Монтене своего предшественника, довольно неожиданно оказываются вовсе не в его обществе, но в обществе ненавистных им создателей средневековых схоластических сводов, какими были, например, Винцент из Бове, автор "Великого зерцала", или Фома Аквинский с обеими своими "Суммами".)
Они оказались, видимо, первым в христианской Европе светским прецедентом создания высокоэвристичного ризоморфного гипертекста — в силу глубинной укорененности в сопряженной культурной традиции используемой Монтенем символики наряду с узнаваемостью в интеллектуальных кругах личностного ряда ассоциаций.
Мысль Монтеня о том, что "эта книга создана мной в той же мере, в какой я создан ею", была подхвачена Вольтером: "Прекрасен замысел Монтеня наивным образом обрисовать самого себя, ибо он в итоге изобразил человека вообще".
![]() |