Монтеню была свойственна повышенная раздражимость ума, что обрекало его на вечное уединение даже в кругу семьи.
Монтеневский постулат жизнеопределения незатейлив, но затевателен:
Я всего лишь навсего хочу стать более мудрым, а не более ученым или красноречивым.
Монтень исповедовал равновесие. В гербе над своим именем он нарисовал эмблему: две чаши весов с надписью «Que scais-je?» («Почём мне знать?»).
Вся исследовательская одаренность Монтеня была положена им на алтарь фундаментальнейшего из древнейших принципов - завета «Познай себя самого»:
Я изучаю самого себя: в этом моя метафизика и физика.
Классификационно Монтень - философ закоулков человеческой души, патологии характера, поведения людей в нестандартных и экстремальных ситуациях.
Его волнуют не элементы мира, а «элементы личности», «поведенческие узоры и композиции», сюрпризы ума и загадки сердца в широком диапазоне — от великодушия и благородства до подлости и низости.
От Монтеня начинает путь крылатое изречение: «Для камердинера нет героев»:
Первоначальный вариант этого афоризма имел такую форму: «Ни один великий человек не был уважаем своей прислугой». [У этого высказывания есть историческая подоплёка: царь Македонии Антигон I Гонат (319 - 240/239 до н. э.) в ответ на преподнесённое ему раболепное стихотворение, где он именовался «сыном Солнца» и «богом», пошутил: «Вот бы вам это внушить моему слуге, чтобы вёл себя соответственно!».]
Вот как это выглядит у Монтеня: «Мир считает чудом иных людей, в которых, однако, ни их жёны, ни их камердинеры не видели ничего замечательного».
Своим ученым занятиям Монтень предавался в библиотеке (на третьем этаже замковой башни). Здесь, в своем кабинете, он листал книги, делал выписки, погружался в размышления, диктовал, прохаживаясь взад и вперед. На тех, кто в ней побывал в библиотеке Монтеня, незабываемое впечатление производили нанесённые на потолок любимые владельцем интеллектуальные формулы. Среди них: Пирроново «Воздержись!» и неизвестного происхождения: «Бог создал человека подобным тени».
Монтеню никогда не надоедало находить и вычерпывать интересное, перекачивая, как насос из нижнего уровня наверх, прошлое в настоящее, «уже достигнутое» в «повседневное»: «Ведь я заимствую у других то, что не умею выразить столь же хорошо либо по недостаточной выразительности моего языка, либо по слабости моего ума».
Но ему было известно также, что общение с книгами сродни преклонению: переусердствование грозит перейти в манию, чревато опасностью потери себя.
«Когда я пишу, я уклоняюсь от общества книг и воспоминаний о них из страха, как бы они не вторглись в мою форму».
![]() |