Бюллетень. Номер восьмой.

Наши публикации

Фумиказу Осука (Япония)

Объект и идеал-реализм в философии Серебряного века. Страница 4.

Стр.: [1], [2], [3], 4

Он отмечает, что идеал постижения у Франка – «сумма или система (хотя бы и бесконечная) определенностей», и резюмирует мысль Франка в книге «Непостижимое» так: «Содержания бытия, выраженные в понятиях, не суть само бытие: они коренятся в том, что их содержит и дает, в чем-то таком, что можно обозначить словами “полнота”, “первичное внутреннее единство”, “конкретность”, “жизненность” и что, будучи неразложимым на определенные содержания, есть нечто трансрациональное, непостижимое по существу» . Из этого Лосский делает вывод, что если исходить из построений Франка, то «в мире есть слой жизни и слой безжизненного бытия; логическое знание есть знание о безжизненном слое бытия. <…> если существует два слоя бытия, высшее абсолютное и производное из него низшее, то существует не один предмет знания, а по крайней мере два, и истина о низшем бытии зависит от истины о высшем бытии, но не поглощается ею; <…> если же в действительности нигде нет безжизненного бытия, то логическое знание есть лишь субъективное построение человеческого ума» .

С точки зрения Лосского, Франк бессознательно возвращается к кантовскому дуализму, противопоставляя два слоя жизни. Хуже того, рациональное знание, которое в принципе Франк признает ценным, находится на неустойчивой онтологической основе и может становиться «субъективным построением человеческого ума». Именно тут, как нам кажется, гносеологическо-онтологический подход к решению этого вопроса достигает своего предела. Лосский правильно отметил, что «само противостояние субъекта объекту, лежащее в основе всякого знания об определенностях, Франк, по-видимому, считает не условием знания, а продуктом “первого по существу акта познания”» . Если объект создается в акте познания, его определенности ограничены предикативностью, т.е. рамкой познавательных категорий или понятий, которые придаются познаваемому предмету. Конечно, само бытие таит в себе содержание гораздо богаче, чем такие определенности. В этом случае, непостижимость предмета происходит из предельности языкового определения, которое не может выразить содержание предмета полностью. Раннему идеал-реализму – и это надо подчеркнуть особо – явно не хватает рефлексии над проблемами философии языка в связи с проблемой знания об определенностях.

Не случайно Лосский высоко оценил построения Лосева в книге «Философия имени» и говорил, что «если бы нашлись лингвисты, способные понять его философию языка, <…> они могли бы натолкнуться на совершенно новые проблемы и дать новые плодотворные объяснения многих явлений жизни языка» . Более того, он правильно понимал, что в книге Лосева «Античный космос и современная наука» под эйдосом разумеется «цельный смысловой лик вещи». Исходя из этого Лосский следующим образом резюмировал основную концепцию философии языка Лосева: «Сущность, как эйдетический смысловой символ, есть внутреннее слово мира; оно необходимо дополняется внешним словом, вступив в гилетическое инобытие (меон как материя) и став телесным фактом» .

Наверное, с точки зрения Лосского, лосевскую философию языка можно считать идеал-реализмом, развернутым с помощью учения об эйдосе, символе и диалектическом процессе инобытийного становления предметной сущности. В самом деле, он пишет, что «Лосев открывает перед читателем увлекательную задачу – научиться видению структуры духовного бытия, интуитивно созерцать эйдос вещи, смысл ее как органическую целость, содержащую в себе взаимопроникновение не только различных, но даже и противоположных категорий» . По-видимому, в лосевской философии Лосский увидел возможность дальнейшего развития идеал-реализма на основе философии языка.

Что добавляет философия языка к идеал-реализму? Думаем, что она предлагает новую гносеологическую схему. Согласно учению Лосева, «имя предмета – арена встречи воспринимающего и воспринимаемого, вернее, познающего и познаваемого» . Тут уже исчезла односторонняя схема, в которой познающий субъект придает объекту определенность и существует только диалектическое движение имени и сущности в самой вещи. Тут имя вещи – это сама вещь, но при этом вещь не есть само имя. Если имя есть выражение, указывающее на определенную вещь, оно связывается со всей сущностью вещи, хотя потенциально. В этом смысле имя – сама вещь, и тогда действен логический закон. Но, сама вещь имеет, помимо имени, еще и другое – свое тело, и потому она не равняется своему имени. Хотя имя тесно связывается с индивидуальностями, осуществленными на единосущной основе бытия, само бытие, само тело – избыточно для имени, оно составляет сверхъязыковую сверхлогическую сферу. Так, как нам кажется, сфера свободы залегает в глубине бытия субстанциального деятеля.

Закономерен вопрос: исходили ли расхождения Лосского и Франка по поводу металогичности из отношений к этой свободе? С нашей точки зрения, оба философа находились на поворотном этапе между кантовской безымянной гносеологией и платоновской именной гносеологией, т.е. там, где открывается возможность новой философии, которая признает достоинство и свободу всех в мире.

Стр.: [1], [2], [3], 4

• Наши публикации

• Содержание бюллетеня