Дмитрий Сергеевич Мережковский

Дмитрий Мережковский."Автобиографическая заметка". Страница 2.

Стр. : [1], 2, [3], [4], [5]

Иногда, по просьбе матери, отец брал меня с собой в Крым, где у нас было именьице по дороге на водопад Учан-Су. Там я впервые почувствовал прелесть южной природы. Помню великолепный дворец в Ореанде, от которого остались теперь одни развалины. Белые мраморные колонны на морской синеве — для меня вечный символ Древней Греции.

Я воспитывался в 3-й классической гимназии. То был конец семидесятых и начало восьмидесятых годов, — самое глухое время классицизма никакого воспитания, только убийственная зубрежка и выправка. Директор — выживший из ума старый немец Лемониус, очень похожий на свою фамилию. Учителя — карьеристы. Никого из них добром помянуть не могу кроме латинского учителя Кесслера, автора известной грамматики; он тоже добра нам не делал, но, по крайней мере, смотрел на нас глазами добрыми.

С товарищами я мало сходился: был нелюдим и застенчив. Несколько ближе, и то не очень, сошелся с Евг. Соловьевым, впоследствии публицистом и критиком (теперь уже покойным); но и с ним — не по сходству, а по противоположности: он был скептик, я, — уже и тогда, немного мистик.

Лет 13 начал писать стихи. Помню две первые строчки первого стихотворения:

Сбежали тучи с небосвода,

И засияла в нем лазурь.

Это было подражание “Бахчисарайскому фонтану” Пушкина. Тогда же написал первую критическую статью, классное сочинение на “Слово о полку Игореве”, за которое учитель русского языка Мохначев поставил мне пятерку. Я чувствовал такую авторскую гордость, которой потом уже никогда не испытывал.

1 марта 1881 года я ходил взад и вперед по нашей столовой в нижнем этаже дома, сочиняя подражание Корану в стихах, когда прибежавшая с улицы прислуга рассказала об оглушительном взрыве, слышанном со стороны Марсова поля и Екатерининского канала через Летний сад. Отец приехал к обеду из дворца весь в слезах, бледный, расстроенный и объявил о покушении на жизнь государя.

— Вот плоды нигилизма! — говорил он. — И чего им еще нужно, этим извергам? Такого ангела не пощадили...

Старший брат Константин, студент-естественник (впоследствии известный биолог), ярый “нигилист”, начал заступаться за “извергов”. Отец закричал, затопал ногами, чуть не проклял сына и тут же выгнал его из дому. Мать умоляла простить, но отец ничего не хотел слышать.

Ссора длилась долго, несколько лет. Мать заболела от горя. Тогда и началась у нее та мучительная болезнь печени, которая свела ее в могилу. Я всегда вспоминаю ее в образе мученицы — заступницы за нас, детей, особенно за двух любимых — за старшего брата и за меня.

В последних классах гимназии я увлекался Мольером и составил из своих товарищей “мольеровский кружок”. Ни о какой политике у нас и речи не было, что не помешало мне получить однажды повестку из Третьего отделения. Нас всех пригласили в известное здание у Цепного моста, допрашивали и ни за что не хотели поверить, чтобы мальчики лет 16—17 не занимались “свержением существующего строя”. Если меня не арестовали и не выслали, — я этим обязан только положению отца. Мать сумела скрыть от него это происшествие.

Стр. : [1], 2, [3], [4], [5]