Стр.:
Отечество раба там, где палка.
Доброта лучше красоты.
Красивые рифмы нередко служат костылями хромым мыслям.
Англичане берут в рот дюжину односложных слов, жуют их, глотают их, и выплевывают, - и это называется английским языком.
Католический поп шествует так, словно небо - его полная собственность; протестантский же, напротив, ходит так, будто небо он взял в аренду.
Женщина - одновременно яблоко и змея.
Не мы хватаем идею, идея хватает и гонит нас на арену, чтобы мы, как невольники-гладиаторы, сражались за нее. Так бывает со всяким истинным трибуном или апостолом.
У римлян ни за что не хватило бы времени на завоевание мира, если бы им пришлось сперва изучать латынь.
В Италии музыка стала нацией. У нас на севере дело обстоит совсем иначе; там музыка стала человеком и зовется Моцартом или Мейербером.
Англичане рядом с итальянцами все, как один, напоминают статуи с отбитыми кончиками носов.
Евреи несли Библию сквозь века как свое переносное отечество.
Талмуд есть еврейский католицизм.
Пристать к Христу - задача для еврея слишком трудная: сможет ли он когда-нибудь уверовать в божественность другого еврея?
Каждый человек - это мир, который с ним рождается и с ним умирает; под всякой могильной плитой лежит всемирная история.
Один поэт сказал: "Первый король был счастливый воин!" Насчет основателей нынешних наших финансовых династий мы можем, пожалуй, прозаически сказать, что первый банкир был счастливый мошенник.
Прелесть весны познается только зимою, и, сидя у печки, сочиняешь самые лучшие майские песни.
Первая добродетель германцев - известная верность, несколько неуклюжая, но трогательно великодушная верность. Немец бьется даже за самое неправое дело, раз он получил задаток или хоть спьяну обещал свое содействие.
То хорошо у нас, немцев, что никто еще не безумен настолько, чтобы не найти еще более безумного, который поймет его.
В пользу высоких качеств республики можно было бы привести то самое доказательство, которое Боккаччо приводит в пользу религии: она держится вопреки своим чиновникам.
Еврей Фульд избран в парламент. Я очень рад этому; значит, равноправие евреев вполне осуществилось. Прежде только гениальный еврей мог пробиться в парламент; но если уж такая посредственность, как Фульд, пробивается, - значит, нет больше различий между евреями и неевреями.
Лессинг говорит: "Если Рафаэлю отрезать руки, он все же останется живописцем". Точно так же мы могли бы сказать: "Если господину отрезать голову, он все же остался бы живописцем", - он продолжал бы писать и без головы, и никто бы не заметил, что головы у него и вовсе нет.
Стр.:
![]() |