В итоговой для эстетики поэта работе "Опыт апологии христианства. Против модернистов" (1916—1917), из к-рой была издана лишь первая глава "Гёте и христианство" (Сергиев Посад, 1917), критически рассмотрены философские положения русского символизма, причем наибольшее неприятие у автора вызывает защищаемый Ф. Ф. Зелинским и Ивановым и идущий от Ф. Ницше тезис о верховенстве языческого, арийского, переданного через эллинизм мифологического начала в европейской христианской цивилизации над восходящей к Ветхому Завету традицией. В соответствии с этим тезисом, считал Соловьев, сама новоевропейская цивилизация оказывается выключенной из тысячелетнего иудео-христианского процесса.
Начало мировой войны породило в Соловьеве всплеск патриотизма. Он обвиняет Германию в многолетнем духовном разрушении России; война против Германии совместно с западными странами открывает России, по его убеждению, перспективу отстоять заветы подлинного христианства и стать во главе христианской Европы. Соловьев утверждает, что именно «русскому православию принадлежит религиозное будущее». Однако в ходе войны, и в особенности после поездки в 1915 г. в Галицию, где ему впервые открылся польский католицизм «во всем благоуханном аскетизме Средневековья», Соловьев все более склоняется к идее примирения и воссоединения церквей, вынашивавшейся еще его покойным дядей.
Сформулировать со всей внятностью свою позицию он смог уже после Февральской революции. Отрицая славянофильский национализм, Соловьев призывает к «соединению двух полноправных и истинных частей единой вселенской церкви». «Единственный реальный путь к возрождению русской церкви в том, чтобы повернуть лицо свое к церковному Западу, ибо только там кипит подлинная церковная жизнь, <…> живая церковь, сохраняющая характер богоучрежденности, но в то же время охватывающая все стороны современной жизни».
Воцарение большевиков Соловьев воспринял на свой лад – как торжество антиевропейских начал, несущих гибель русскому государству и русской церкви, как религию «оргийного безумия» и «продолжение той же Распутинской истории». Он заявлял: «Нам страшно то, что строгий и милосердный Христос заменился слащавым и жестоким лжехристом, национальным богом древней Скифии».
В годы революции (1917-1918) позиция поэта строго европоцентристская; он не принимает "скифства", которому отдали дань А. Блок и А. Белый, видя в нем форму своеобразного революционного почвенничества и индивидуалистического, анархистского изоляционизма. Его взгляды оказались в это время близки историософской позиции А. В. Карташева, утверждавшего на заседаниях Поместного Собора русской церкви: "В настоящее время глубоко потрясены основные устои европейской культуры... Удалившись от христианских основ былой культуры, она стоит теперь на пороге апокалиптических событий".
Весной 1918 г. Сергей Соловьев окончил Духовную академию, после чего, спасаясь от московского голода и разрухи, на два года обосновался в Саратовском крае – учительствовал в селе большой Карай, затем работал в уездном городе Балашове. Обстоятельства этой жизни воссозданы им в автобиографической поэме «Чужбина» (1922 г.).За годы жизни в провинции разладилась семейная жизнь Соловьева: жена Татьяна оставила его и сошлась с другим. В Москву Соловьев возвращался один.
В Москве на Рождество 1920 г. Соловьев принял решение о присоединении к католической церкви – вошел в общину русских католиков восточного обряда. Правда, внутренние колебания продолжались еще довольно долго.
Вернувшись в лоно православия в 1921 году, он, однако, в 1924 году окончательно связывает себя с московской общиной русских католиков.
![]() |