Бюллетень. Номер шестой. Наши публикации.

А.Л. Доброхотов. Морфология эстетики XVIII века в очерке А.Ф. Лосева. Страница 2.

Стр.: [1], 2

Характерен интерес к национальной самобытности, к фольклору. Пока это происходит в таких невинных формах, как плодотворный интерес к «особенному», не растворившемуся во «всеобщем», что обогащает плюральное представление о культуре. Но Гёте – по крайней мере – уже видит в этой тенденции некую угрозу и развивает (в полемике со штюрмерством и ранним романтизмом) контра-мотив: рассуждения о «мировой литературе» и «мировой культуре». Показательна критика репрессивного характера традиционных моральных норм. Либертинаж борется с «противоестественностью» этики. Штюрмерская литература понемногу поэтизирует насилие и темные аффекты. В свете этого понятен сдвиг умственного интереса эпохи от этики к эстетике с ее неповторимыми формообразованиями в качестве предмета понимания, и сосредоточенные размышления над феноменом игры, в котором веку иногда видится тайна культуры. Возникают заметные сдвиги в стилевых формах искусства, в его топике, в диспозиции и статусе жанров. Так, «интимизируются» классицизм и барокко; формируется психологический роман и «роман воспитания»; закрепляется эпистолярный жанр; появляются «готические» мотивы в литературе и живописи; обозначается «виртуальная» архитектура (Пиранези, Леду); в литературу приходит «культурный эксперимент» (Свифт, Дефо, Вольтер); реабилитируются «чудак» (Стерн), «мечтатель» (Руссо), «авантюрист» (passim); признается «равночестность» музыки другим высоким жанрам; понемногу восстанавливается уважение к мифу. Довольно характерна также для века жанровая доминанта литературы и музыки, которые, если и не оттесняют другие жанры, то меняют их изнутри.

Набросок, рисующий тенденции века, показывает, что Лосеву удалось выделить в своей формуле морфологический остов мира Просвещения. Поскольку эстетика интересна еще и тем, что она позволяет высветить самосознание эпохи, Лосев не упускает из поля внимания ее «культур-программную» сущность. Анализируя французскую эстетику века, Лосев обращает специальное внимание на Дидро, у которого стержнем теории, с лосевской точки зрения, является категория соотношения. Это замечание далеко не тривиально, поскольку процесс перехода от концепта субстанции к концепту функции (если воспользоваться терминологией Э. Кассирера) и к логике отношений принято описывать скорее на материале конца XIX в., тогда как Лосев обнаруживает этот процесс в сердцевине просвещенческой мысли. В тоже время Лосев отмечает некую неслучайную (возможно – системную) противоречивость Дидро: «<…> историка эстетики удивляет у Дидро трудно обозримое разнообразие и противоречие выдвигаемых им эстетических принципов» [4]. В последнее время появились работы, в которых был переоткрыт этот феномен сосуществования взаимоисключающих парадигм в эстетике Дидро [5].

Еще один лосевский тезис-ключ к морфологии века: понятие «середина». Анализируя английскую эмпирико-психологическую эстетику и немецкую штюрмерскую эстетику, которые – каждая по-своему – уклонялись от принципа прекрасного как посредника между способностями человека, Лосев подчеркивает, что наиболее гармоничным воплощением этого принципа стали теории Винкельмана, Лессинга, Гёте и Шиллера. Особенно наглядным становится понимание Лосевым функциональной роли «середины», когда он дистанцирует от означенной группы мыслителей Гердера, не сумевшего освоить эту великую интуицию [6]. Гёте же рассматривается как мыслитель, воплотивший этот принцип с предельной силой. Характеристика Гёте в этом контексте, пожалуй, принадлежит, к числу лучших лосевских портретов¬дефиниций: «Остро и тонко очерченная форма вещи, которая в то же самое время является и жизненно действующей, пульсирующей органической ее сущностью, или, другими словами, резко очерченная и жизненно пульсирующая морфология всего бытия, – вот то углубление и расширение эстетического миропонимания Винкельмана, которое мы и должны считать естественным завершением всей винкельмановской эстетики у Гёте» [7].

В пассаже, посвященном Шиллеру, стоит выделить формулу «эстетический историзм» [8], которая глубоко и точно позиционирует эстетику и культурологию Шиллера по отношению ко всем направлениям просветительской мысли. Следующий раздел посвящен уже романтикам, которые открывают другую эпоху.

Портретирование эстетики Просвещения дало Лосеву повод обрисовать характер эпохи так, что мы можем присоединить эту типологическую модель к уже хорошо известным нам лосевским образам Античности и Возрождения.

---

[4] Там же. С. 354.

[5] Свидерская М.И. Дидро о Шардене: к вопросу о творческом методе художника // Из истории классического искусства Запада. М., 2003; Библер В.С. Век Просвещения и критика способности суждения. Дидро и Кант // Западноевропейская художественная культура XVIII века. М., 1980. С. 159 – 160; Ямпольский М. Физиология символического. Кн. 1. Возвращение Левиафана: Политическая теология, репрезентация власти и конец Старого Режима. М., 2004. С. 305 – 324 (глава «Антимимесис: Дидро»).

[6] Лосев А.Ф. Указ. соч. С. 360–361.

[7] Там же. С. 364.

[8] Там же. С. 366.

Стр.: [1], 2

• Наши публикации

• Содержание бюллетеня