Бюллетень. Номер шестой. Из архива.

Лосев А.Ф. «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста». Публикация А.А. Тахо-Годи. Подготовка рукописи к публикации и примечания В.П. Троицкого. Страница 3.

Стр.: [1], [2], 3, [4]

Народ не хочет иметь на престоле цареубийцу, ему не дороги все заботы о нем Годунова, и он готов свалить на своего «избранника» всякую вину. И народ отчасти прав; он не может смотреть теперь на Годунова прежними глазами, и, по его мнению, если Борис не остановился перед таким страшным преступлением, как убиение младенца, то он не в состоянии и впредь удержаться от подобных же поступков. И ожидания народа оправдываются. Борис увидел, как смотрит на него народ, и ему со злобой приходится сознаться:

«Нет, милости не чувствует народ:

Твори добро – не скажет он спасибо;

Грабь и казни – тебе не будет хуже».

Но в этом виноват не народ, а его запятнанная совесть. Благодеяния коварного злодея не нашли себе отклика в народной душе. Даже больше того, народ как бы сам желает отомстить ему за царевича Димитрия. Это символически изображено Пушкиным в сцене с Пименом. Здесь устами Пимена говорит сама народная совесть:

«О, страшное, невиданное горе!

Прогневали мы Бога, согрешили!

Владыкою себе цареубийцу

Мы нарекли».

И из кельи монаха выходит самозванец. Такое отношение народа, конечно, еще больше делало Бориса жалким и несчастным. Отвергнутый своею совестью, он отвергается и окружающими людьми. Народ не дорожит его гуманностью; его обвиняют в смерти жениха Ксении; он ускорил кончину Федора; он уморил свою сестру-царицу… «Все я!»…, говорит Борис, и это «все я» вместе с постоянным воспоминанием о «едином пятне» на совести заставляет его произнести следующие, полные трагизма и ярко рисующие его, как жалкого человека, слова отчаяния:

«Как язвой моровой

Душа сгорит, нальется сердце ядом,

Как молотком, стучит в ушах упрек,

И все тошнит, и голова кружится,

И мальчики кровавые в глазах…

И рад бежать, да некуда… ужасно!

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста».

Пять раз в трагедии появляется Борис Годунов на сцену, и каждое его появление навевает какое-то тягостное, тревожное чувство. С первых его слов –

«Ты, отче патриарх, вы все, бояре»… и кончая последними, так и кажется, что у него на душе совсем не то, что на языке. Рядом с той сценой, где Борис произносит свою речь перед вступлением на престол, речь, будто бы полную мира и любви, были слышны смех и шутки из народной толпы, которая, по меньшей мере, оставалась безучастной, тут же слышатся и злобные замечания Шуйского. Но настоящим жалким человеком Борис является во второй и в третий раз, где окончательно обрисовываются темные томления его мятущейся души. Будучи несчастливым, как царь, порвавши дружбу с народом и озлобивши бояр, которые при вести о Самозванце почувствовали свою скрытую до тех пор силу, Борис не больше пользуется счастьем и в личной, духовной жизни. Он дорого заплатил за престол. Теперь уж его «ни власть, ни жизнь не веселит»; он теперь не умен, а суеверен; не добродушен, а жесток. Его давит своею тяжестью столь желанная им «шапка Мономаха», патриарх своей доброй речью не успокаивает, а только надрывает наболевшие раны в его груди. Никто его не понимает, никто не может и помочь.

Стр.: [1], [2], 3, [4]

• Из архива

• Содержание бюллетеня