Бюллетень. Номер шестой. Культурная и научная жизнь «Дома А.Ф. Лосева».

В.П. Визгин. Феномен Лосева: выступление на презентации книги В.П. Троицкого. Страница 1.

Стр.: 1, [2], [3]

Мое выступление – чистая импровизация: я сам о нем узнал перед началом вечера, когда Виктор Петрович Троицкий попросил меня выступить. Я скажу несколько слов на тему «пересечения» творческого пути Виктора Петровича с научно-философским подвигом Алексея Федоровича Лосева. Другим словом я не могу передать то, что он сделал для нашей культуры в целом и для философии в особенности. Мое видение этого «пересечения» будет субъективным, другим оно и быть не может: я проштудировал далеко не все наследие А.Ф. Лосева, а что касается работ Виктора Петровича, то знакомиться с ними я стал относительно поздно. О начале его творческого пути я знаю разве что понаслышке. Но вот его работа «О периодической системе начал А.Ф. Лосева», подводящая системный итог всему лосевскому «восьмикнижию», меня буквально потрясла: я увидел в ней что-то глубоко конгениальное складу мысли самого Алексея Федоровича. Схватить некое интеллектуально обработанное целое именно как целое, то есть системно, связав его звенья логикой и диалектикой высшего единства

– вот что я имею в виду, сказав о конгениальности Виктора Петровича Алексею Федоровичу Лосеву. Но это впечатление только обогатилось и дополнительно подтвердило свою достоверность, когда я прочитал очерк Виктора Петровича, художественно осмысляющий сам феномен Лосева, его корни, его истоки. А лежат эти истоки-корни в необозримых южно-русских степях, таких же бескрайне-могучих, как и сам Философ, этот «русский Прокл», по характеристике его Виктором Петровичем. Речь в нем шла о городе Новочеркасске, с его пыльным майданом и собором на нем. Героем очерка выступила сама Степь, как, кстати, и у Чехова, причем все та же самая – приазовская. Она предстала во всей конкретности своей как «апейрон», как беспредельность щедрых стихийных сил, сил прежде всего, заметьте это, плодородия, то есть спонтанного творчества, могучей производительности. И мощи степного космоса в ученические годы Алексея Федоровича отвечала мощь культурной среды, питающей творчески одаренные личности. Провинциальные, то есть не столичные, учебные заведения России конца ХIХ и начала ХХ века поражают нас, живущих в период обостренного культурного декаданса, своей культурно-образовательным потенциалом. Я назову одесские гимназии и университет, давший нам такую фигуру, как Флоровский, харьковский университет, где учился, например, Гехтман, замечательный учитель Флоренского, Эрна, Ельчанинова. Этот список можно пополнять еще и еще. Кстати, упомянутый мною Эрн охотно употреблял такие выражения, как «русский Платон» (о Вл. Соловьеве) и «русский Сократ» (оГ. Сковороде). Вот и Виктор Петрович пошел по этому же пути, назвав А.Ф. Лосева «русским Проклом». В этом на вид таком «стандартном» выражении кроется поразительно точный и глубокий смысл.

––––––

А теперь позвольте мне немного поразмышлять. То, что мы называем культурой, можно представить в виде некоторого содержания, охватываемого такими категориями, как информация, знание и сознание, отвлекаясь пока от рассмотрения того, что из них выше или ниже и как они связаны между собой. Первая категория – это информация, то, в чем мы все утопаем, неотвязно впиваясь в мониторы мобильных телефонов, компьютеров, просматривая необозримые библиографические указатели… Информация – это прагматически лаконичная «оперативная сводка», дающая самый внешний, самый поверхностный срез культуры и предназначенная всецело для ее внешнего же «потребления». Вторая категория – это знание. В знании мы, честно говоря, не особенно утопаем: ведь мы многого не знаем. Даже ученые не утопают в знании, ибо так рвутся к нему, стремясь получить новое знание. Ив то же время потенциальные богатства знаний накоплены огромные и утонуть в них – тоже немудрено. Знание отличается от информации тем, что для его создания нужно внутреннее творчество, нужен инсайт, или творческий прорыв-озарение, нужна культура как нечто и многосложное, и в то же время совершенно простое человекомерное образование. И, наконец, третья категория – это сознание. То, что я только что сказал о знании, в еще большей степени нужно отнести и к сознанию. Разумеется, и информацией пользуется сознательное существо, хотя эту тему, тему сравнительной релевантности всех трех указанных категорий для мира нечеловеческого, я здесь обсуждать не стану. Но способному к сознанию существу информации и даже знания недостаточно для того, чтобы развить в себе эту способность, реализовать ее в ее глубоких и высоких возможностях. В сознании мы без труда находим общий корень со знанием. Но на объективное знание (objective knowledge Карла Поппера) сознание мало похоже. Что это за «зверь»– мы совсем почти не знаем и не сознаем, хотя в какой-то степени открыты и к нему тоже и какой-то интуицией сознания, безусловно, обладаем.

Стр.: 1, [2], [3]

• Культурная и научная жизнь «Дома А.Ф. Лосева»

• Содержание бюллетеня