Философский некрополь

Место упокоения Владимира Соловьёва: чего здесь теперь нет

Прежде здесь «приходилось бывать» раза три-четыре и – всегда как-то попутно и второпях, всегда как-то незапоминаемо. «Не цепляло». Эти чёрные полированные каменья, да, знакомы. Одинаковые, рядком, парой положены – одно Владимиру, другое – Поликсене, сестре (вернее, двум Поликсенам, сестре Поликсене Сергеевне и матери Поликсене Владимировне, лежащих в одной могиле). Надписи в новой орфографии изобличают «новоделы»: чужие, совсем не те надгробия. Мне их вид явно мешал, потому нужно и важно было понять, чего в них и здесь (ныне, теперь, в сей час) не достаёт.

И вскоре помог, прежде многих, Сигизмунд Кржижановский, арбатский мыслитель, знаток и изыскатель несуществующей, отошедшей Москвы. Точнее, «Минус-Москвы» (определение из новеллы «Чужая тема»). Нужно было только последовать его следам.

Свои «блуждания по смыслам Москвы» – Москвы 1920-х годов, – С.К. начинал с характерного описания трёх символически-многое-говорящих мест её: «белый особняк на Никитском» (Гоголь), «ветхий дом на Собачьей площадке» (Хомяков) и «трамвай № 17, довозящий до Новодевичьего», который, как выяснилось, «гораздо лучше иных книг показывает имя: Владимир Соловьёв» (см. «Штемпель: Москва», письмо первое). Нынче, заметим, трамвай с таким номером тоже существует, только он исправно служит в совсем иной отрасли карты Москвы, по маршруту «Медведково – Останкино». До Новодевичьего нынче проще всего добираться от станции метро «Спортивная». Но вернёмся к описанию С.К., т.е. к дорогому для нас имени на надгробии с кладбища Новодевичьего монастыря: «Писано имя чёрной путаной вязью по белой крестовине, меж тремя разноверными иконками. Если всмотреться в выцветшие буквы одной из них, нижней, только и прочтёшь: erit…»

Оставалось одно еrit, многозначительный осколок латинского высказывания: пребудет.

Очерк «Штемпель: Москва» – самое крупное из прижизненно опубликованных произведений С.К. – увидел свет в 1925-м году (пятый номер журнала «Россия»). Тогда ещё были целы, получается, и этот белый крест с надписью славянской вязью, и иконки – их было три, причем «разных вер».

Об иконках на надгробии Вл. Соловьёва сохранил печатное свидетельство – и попутно разъяснил смысл их совместного явления – ещё Сергей Михайлович Соловьёв, в предисловии к сборнику стихотворений своего дяди-философа, изданному в 1921 году седьмым, кажется, изданием: «Рукой неизвестного мне богомольца оставлены на его могиле две иконы: одна греческая, из Старого Иерусалима, икона Воскресения с греческою надписью: “Χριστòς άνέστη έκ νεκρῶν”. Другая — икона Остробрамской Божией Матери с латинской надписью: “In memoria aeterna erit iustus”. Так над гробом великого богослова навсегда запечатлена его любимая идея, идея соединения церквей».

Нам остаётся перевести надписи, греческую («Христос воскресе из мертвых» – из Пасхального тропаря) и латинскую, с тем самым erit («В вечной памяти пребудет праведный» – Псалом 111, стих 7), да ещё заметить, что С.М. Соловьёв говорил о двух иконах, точно их описав, тогда как у С.К., надо полагать, несколько позднее упоминались

уже три. А не была ли, предположим, третья икона – наша, русского письма, и не являла ли она зримо Софию Премудростью Божию? Вот было бы, что называется, «к месту»…

В 1929 году – примерно за год до сноса надгробия, – могилу Владимира Соловьёва заснял фотограф-энтузиаст Александр Тимофеевич Лебедев («энтузиаст» это минимальная, но необходимая прибавка и похвала – благодаря многолетним трудам этого скромного человека запечатлено многое из «минус-Москвы», особенно из утраченных в 30-е годы кладбищенских артефактов), эта единственная фотография теперь кочует из одной публикации о Владимире Соловьёве в другую, а негатив её хранится в коллекции ГНИМА им. А.В. Щусева.

На лебедевской фотографии – минуло, заметим, примерно пять лет с того времени, когда в эту «Страну Нетов» заглядывал С.К., – очень хорошо различимо, что икон на кресте уже нет (правда, на вертикальном столбе соловьёвского креста вполне отчётлив гвоздь для крепежа иконы, да видна маленькая икона на соседнем надгробии, где начертаны имена обеих Поликсен – матери и дочери), но ещё на средней перекладине креста прочитывается – «Владимир Сергеевич Соловьёв», и на верхней: «Ей, гряди, Господи Иисусе!». О последней надписи надобен особый сказ.

Но покамест доведём до конца повествование о судьбе самих крестов-надгробий, воспользовавшись публикацией современного московского краеведа: «Этот памятник убрали в 1930 г. Поскольку племянник философа никак не мог получить разрешение на его восстановление, возникла реальная опасность, что могила затеряется. Возможно, так бы и произошло, если бы интерес к ней не проявил Ватикан в лице своего "апостольского администратора" в Москве монсеньора Пия Невё. Он начал хлопотать о перенесении останков Соловьёва в Италию. Через одного из лиц, приближённых к тогдашнему римскому папе Пию XII, епископа Мишеля д'Эрбиньи, Невё удалось добиться на это санкции главы католической церкви: "…папа согласен, если будет полная уверенность, что это действительно останки Вл. Соловьёва, и если итальянское посольство согласится перевезти их в Италию", – писал д'Эрбиньи. С советскими властями тогда договориться тоже было вполне возможно.

В 1933 г. крест на могиле Соловьёва всё же был восстановлен, поэтому хлопоты о перенесении останков были прекращены. В 1950-х гг. его заменили новым памятником, материалом для которого стало одно из бесхозных надгробий. Его распилили вдоль, и затем одну из частей установили над могилой Соловьёва. Второй фрагмент был поставлен на соседней – матери философа и его сестры Поликсены. Диссонанс явно старых архитектурных форм обоих монументов и надгробных надписей, выполненных в современной орфографии, обычно приводит в недоумение как почитателей творчества Соловьёва, так и обычных туристов. Умереть не в родных стенах и лежать под чужим памятником – таков оказался удел величайшего русского мыслителя" (Коробко М.Ю. Владимир Соловьёв в Москве. Путеводитель по памятным местам // газета «История» (приложение к журналу «Первое сентября»). 2003, № 41-43).

Прибавим, что хлопоты С.М. Соловьёва о сбережении могилы Вл. Соловьёва и возможном перенесении его останков в Италию хорошо описаны в «Материалах к биографии Сергея Михайловича Соловьёва», составленных о. Антонием Венгером в 1967 году, см.: http://icxc.narod.ru

Теперь – о главной надписи намогильного креста Владимира Соловьёва. Мне не известно, успел ли сам Соловьёв насчёт неё распорядиться (ни Трубецкие, ни С.М. Соловьёв об этом не сообщают) или же это кто-то из друзей или родственников философа принял о ней решение, но то, что надпись была не случайна и продумана, принципиально и особенно продумана, сомневаться не приходится. Дело в том, что восклицание «Ей, гряди, Господи Иисусе!» – слова эти завершают весь корпус Библии, это заключительная строфа из «Апокалипсиса» (Откр. 22.20). Строфа – выделена уже своим итоговым положением. И очень редко используема, особо заметим, для эпитафий. Нельзя утверждать с полной уверенностью (увы, у нас нет – и в ближайшем времени не предвидится! – сколько-нибудь полной сводки или каталога намогильных надписей даже для великих людей), но, по моим наблюдениям, ещё лишь дважды она была использована в русской культуре, причём именно как эпитафия для ушедшего мыслителя: её нанесли на каменной голгофе под простым крестом могилы Гоголя (известно, что надпись предложил сделать С.П. Шевырёв в 1852 году; совсем недавно её, надпись эту догадались восстановить на Новодевичьем кладбище)

и потом ещё раз на гранитном надгробии Ивана Сергеевича Аксакова, похороненного на территории Троице-Сергиевой Лавры в январе 1856 года (надпись громадными буквами по широкому каменному полотнищу )

Итак, у Николая Гоголя, у Ивана Аксакова, у Владимира Соловьёва – одна фраза: «Ей, гряди, Господи Иисусе!». Для «случая Гоголя» об этой надписи верно и точно высказался всё тот же Шевырёв: «В ней выражается сосредоточие всех его мыслей». Несомненно, ровно то же можно было бы повторить и для двух других.

Шестиконечный деревянный крест, с полным именем и древним упованием, что писаны «чёрной путаной вязью по белой крестовине, меж тремя разноверными иконками», мне и видится теперь в ограде Новодевичьего монастыря.

P. S. Еще о могиле Вл. Соловьева и упомянутой ключевой надписи: «На деревянном кресте его долго висели – православная икона, перламутровый образ из Иерусалима, и шитое шелками католическое изображение Ченстоховской Божьей Матери, которую он почитал особенно, с надписью по латыни. На памятнике, который поставила Надя [одна из старших сестёр В.С. – «оставшаяся незамужней, самая красивая из всех, любимая сестра Владимира, его обожавшая»] – сестра его Поликсена захотела непременно, чтобы была надпись “Ей, гряди Господи”» ( Ельцова К. Сны нездешние (К 25-летию кончины В.С. Соловьёва) // Современные записки. Париж, 1926. – Т. 28. С.274.

Благодарю проф. Г. Аляева (Полтавский ГУ) за ценное указание на данную публикацию.

PPS. И еще – о надписи: «Есть люди, за которых не страшно, когда их провожаешь к могиле. Таковы были они – Соловьевы. Это особенно странно и трогательно в людях, страстно любивших жизнь, землю, ея прелесть. Пламенною любовью, духом Христа и непоколебимой верой в вечность горели их сердца.

И может быть на крест каждого из них следовало бы написать великие слова, написанные на кресте Владимира Соловьева: Ей, гряди, Господи» (Там же. С. 275).

• Вернуться в раздел «Философский некрополь»
• Перейти к просмотру раздела «Философский след»