Бюллетень. Номер двенадцатый. Из архива

Н.Ю. Стоюхина. А.Ф. Лосев и Нижегородский университет: 1919—1921 годы. Страница 1

Стр. 1, [2], [3]

В нашей статье мы хотим рассказать о зарождении науки в стенах провинциального вуза. Общество давно признало ключевую роль провинции в развитии русских культуры и духовности, но все же зачастую понятия «провинциальное сознание», «провинциальная наука» звучат несколько снисходительно. Рассматривая эти понятия в аспекте научной психологической мысли — компонента структуры общественного сознания, его интеллектуальной составляющей, тесно связанной с ментальностью народа и оказавшей сильное влияние на ее формирование, — оказывается, что провинциальная наука как часть провинциального сознания, отражает не интеллектуальные, творческие возможности и потенциал провинции, а является результатом, функцией социально-исторической ситуации, проводимой государством научной политики[1]. Наука не создается отдельными учеными, работающими в ведущих научных центрах столиц. Во славу ее работает множество людей, чьи имена в истории остаются безвестными. Нам бы хотелось рассказать о почти забытых фактах нижегородской истории образования и науки, относящихся к годам создания Нижегородского государственного университета. В данном случае речь пойдет о психологии, которая в описываемое время — с 1919 по 1921 гг. — представляла собой неоднородную картину — в ней еще были представлены характерные для российской дореволюционной психологии направления: экспериментальное, эмпирическое и религиозно-философское[2].

Источниковой базой для нашего исследования служили, в первую очередь, архивные документы, бережно хранящиеся в Центральном архиве Нижегородской области, работникам которого мы выражаем признательность, особенно — заведующей читальным залом Галине Алексеевне Деминовой.

Образование Нижегородского университета

Нижегородский государственный университет был основан 28 марта 1918 г. постановлением Нижегородского губисполкома, на базе существовавшего с 1916 г. Народного университета и Варшавского политехнического института, занесенного в Нижний Новгород вихрем Первой мировой войны. Среди множества имен известных ученых, работавших в университете, имя Алексея Федоровича Лосева стоит особняком. Он работал в Нижнем Новгороде в 1919—1921 гг. Именно в эти трагические для страны годы, когда на всем пространстве бывшей Российской империи царили война, голод, холод, нищета, болезни, — в провинциальном вузе, создаваемом практически «с нуля», закладывались великие традиции философского европейского образования, в основе которого лежат вечные понятия Гармонии, Личности, Культуры. А.Ф. Лосев, будучи выпускником Московского университета, искренне нес идеалы, переданные его Учителями: Р.Ю. Виппером, И.В. Поповым, В.К. Мальмбергом, Г.И. Челпановым, Н.И. Новосадским. Нам показалось интересным посмотреть на ученого-Лосева — психолога, который в начале своего научного пути следовал идеям горячо уважаемого им Г.И. Челпанова, яркого представителя эмпирической психологии, но вскоре заявил о себе как оригинальный мыслитель.

Мы попытались реконструировать события этих двух лет, напряженных и плодотворных и для университета, и для молодого ученого (он приехал в Нижний Новгород, будучи 26-тилетним). Следует признаться: нельзя было отказаться от обаяния живого лосевского слова, поэтому в тексте много цитат не только из архивных документов, найденных нами, но и из произведений А.Ф. Лосева. Реконструировать события тех лет невозможно без текстовых заимствований из документов того времени: декретов, заметок из газет, отрывков из произведений современников нашего героя. Как писала Л. Гинзбург, «чужие слова всегда находка — их берут такими, какие они есть; их все равно нельзя улучшить или переделать. Чужие слова, хотя бы отдаленно и неточно выражающие нашу мысль, действуют, как откровение или как давно искомая и обретенная формула»[3].

Посещая Нижний Новгород в начале ХIХ в., путешественники отмечали в своих путевых заметках уединенность города, бедность его строений, и это немудрено: из 35 губернских городов Российской империи Нижний, имевший 14 тысяч жителей, был на 19-м месте. Это была глухая провинция, весьма трудная для посещения — дороги были непроезжими. Но за столетие многое изменилось, и в 1900 г. Нижний Новгород стал типичным волжским городом средней величины с 92 тысячами населения, с преобладанием сословий мещан и купцов. 18 тысяч больших и малых домов, каменные и деревянные — плотно стояли на высоком берегу Волги.

Образование в городе было представлено училищами — духовным, коммерческим, ремесленными, четырнадцатью гимназиями, среди которых выделялись Дворянский институт и Мариинский институт благородных девиц. Разговоры насчет университета среди либерально мыслящей части нижегородского общества начались сразу же после Всероссийской выставки 1896 г., но дальше разговоров дело не шло. И лишь 1 октября 1916 г. состоялось открытие эвакуированного в Нижний из Варшавы Политехнического института.

Нижегородский государственный университет был организован весной 1918 г., а 16 сентября для 2532 студентов начались занятия в университете, располагавшемся тогда в нескольких зданиях города, на десяти открывшихся факультетах: агрономическом, биологическом, горно-техническом, инженерно-строительном, математическом, механическом, профессиональном, рабоче-энциклопедическом, химическом и электротехническом.

8 ноября 1918 г. на частном совещании преподавателей гуманитарного знания было единогласно принято решение: считать целесообразным и весьма желательным в ряду прочих факультетов иметь особый — историко-филологический. Предполагалось окончательно организовать факультет не ранее весеннего семестра следующего года в виду неполного наличного состава профессоров и преподавателей. Тем не менее решили начать занятия с 25 ноября 1918 г., и студенты стали записываться немедленно. Преподавателей катастрофически не хватало. Да и откуда им взяться!? — высших учебных заведений до 1918 г. в Нижнем Новгороде не было. Если преподавателей на естественнонаучные курсы можно было набрать из бывшего Варшавского политехнического института (из-за Первой мировой, а потом и Гражданской войн не все преподаватели смогли вернуться на родину, поэтому в городе существовал некоторый резерв «кадров»), то преподаватели гуманитарных дисциплин были только из гимназии. Вот почему идея о приглашении преподавателей из Петрограда и Москвы, поддержанная на первом заседании историко-филологического факультета, была абсолютно правильной. Ориентация на столичные университеты, на их планы, на их кадры, станет понятна, если мы учтем, что большинство нижегородских преподавателей гимназий в свое время окончили историко-филологические факультеты Московского или Санкт-Петербургского университетов.

Начало научной и педагогической деятельности А.Ф. Лосева

Кандидатура Алексея Федоровича Лосева, проживающего по адресу: Москва, Воздвиженка, № 13, 12, обсуждалась 25 февраля 1919 г. на заседании историко-филологического факультета НГУ. Шестью голосами «за» он был избран профессором классической филологии, что и было утверждено 6 марта того же года[4].

К сожалению, в архиве ННГУ, хранящемся в Центральном архиве Нижегородской области, не сохранилось личного дела преподавателя Алексея Федоровича Лосева, но его сurriculum vitae[5] было найдено в архиве Нижегородского государственного педагогического университета, куда он устроился на работу по совместительству 29 октября 1919 г.:

«Родился я в г. Новочеркасске Донской области 10 сентября 1893 года. Окончил в 1911 году мужскую классическую гимназию с золотой медалью в г. Новочеркасске. В 1915 г. окончил философско-словесное отделение историко-филологическое факультета Московского университета. В 1914 г. работал в Берлине по вопросам современной психологии. Весною 1915 г. был оставлен при кафедре классической филологии Московского университета для приготовления к профессорскому званию. С осени 1915 г. состоял преподавателем различных средних учебных заведений г. Москвы: древних языков в гимназии А.Е. Флерова, русского языка и словесности в женской гимназии Е.С. Пичинской, гимназическом учреждении Гесс, гимназическом учреждении М.Х. Свентицкой. С февраля 1918 г. состоял председателем педагогического совета женской гимназии Е.С. Пичинской в Москве. После преобразования этой гимназии в 18-ю трудовую советскую школу I-й ступени был до 1 января 1919 г. председателем школьного совета этой школы. В годы 1917—19 держал магистерские испытания по классической филологии при Московском университете. Последние годы состоял членом Лекционного Бюро общества преподавателей Московского университета, принимая постоянное участие в чтении лекций по различным учительским и иным курсам в провинции и в Москве по философии, педагогике и литературе.

Труды:

1) Происхождение греческой трагедии. 19 печ. листов. Печатается в книгоиздательстве «Задруга».

2) Критика основных учений Вюрцбургской школы. 15 печ. листов. Рукопись. Застряла в типографии.

3) Эрос у Платона. Статья в сб. «Г.И. Челпанову от участников его семинариев в Киеве и Москве», М., 1916.

4) Два мироощущения. Статья в сб. «Студенчество — жертвам войны».

5) О музыкальном ощущении любви и природы. Статья в журнале «Музыка». 1916. № 251-252.

6) Статьи, предоставленные в историко-филологический факультет Московского университета при магистерских испытаниях:

1. Эволюция пессимизма в греческой политической литературе.

2. Риторика последнего периода творчества Овидия в сравнении с ранним периодом.

3. О мироощущении Эсхила.

7) Учение Аристотеля о трагическом мифе.

8) Элементы платонизма в чистой феноменологии. Печатается в сб. «Философия Гуссерля». Изд. «Задруга»[6].

Выпускник историко-филологического факультета Московского университета и Психологического института при Московском университете, своим учителем Алексей Федорович считал выдающегося психолога и философа Георгия Ивановича Челпанова. Программа знаменитого «семинария» Челпанова, организованная им в Киеве и Москве, была рассчитана на четыре года и включала изучение экспериментальной психологии, сдачу коллоквиума, участие в исследованиях в трех ролях — испытуемого, протоколиста и экспериментатора. «Участники семинария учились регистрировать и анализировать цветовые и слуховые ощущения, время, форму и физиологические показатели реакций, исследовали память, внимание, моно- и бинокулярное зрение, осваивали методы психофизики. Члены семинария изучали психологическую литературу на иностранных языках и обсуждали работы современных им западных авторов. Обязательной литературой для них служили учебники психологии В. Вундта, Э. Титченера, Г. Эббингауза, а также специально написанное Г.И. Челпановым руководство “Введение в экспериментальную психологию” (1915 г.)»[7].

О большом влиянии личности Челпанова на становление Лосева-психолога и философа пишет А.А. Тахо-Годи: «Психология личности интересует Лосева как профессионала, ученика Г.И. Челпанова. Ведь “жизнь души и жизнь сознания — это удивительная вещь”. “Какая интересная вещь физиогномика”, надо всмотреться в человеческие лица, “что таят они”, надо искать обобщения и в фотографиях (26/VII—1914). А пока он экспериментирует над собой, отмечая то “дионисийское ощущение”, врывающееся в душу, то “бессознательное”, ведущее к сумасшествию; то смерть и сладкий сумрак, и всегда Христос — светлый, очищающий, возвышающий (22/XII—1914)»[8].

Дипломную работу «О мироощущении Эсхила» Лосев писал под руководством филолога Н.И. Новосадского, впоследствии ставшего, как и Г.И. Челпанов, близким ему человеком. В ней «Лосев четко разграничивает мироощущение и миросозерцание. Разницу в них он находит в степени и качестве моментов восприятия окружающего. Мироощущение интуитивно, не требует доказательств, мир воспринимается как целостная данность. Миросозерцание же основано на рассудочно-логическом восприятии окружающего. Задача работы не только определить слагаемые той суммы, которую представляет мироощущение Эсхила, но также вскрыть и психологически осветить индивидуально-эсхиловские черты отношения к миру как к целому. В исследовании трагедий Эсхила Лосев занят внимательным филологическим анализом психологии “страха и ужаса”, переходя к психологии чувства, волевых процессов и характеров. Изучая психологию “страха”, “ужаса”, волевых движений и характеров, Лосев приходит к выводу, что трагизм Эсхила выражен отнюдь не в драматической форме, а эпически и мифически»[9]. Даже по короткому описанию данная работа представляется как синтез психологии и классической филологии, тот самый синтез наук, который всю творческую жизнь Лосев будет воплощать в своих трудах.

В 1915 г. Алексей Федорович блестяще оканчивает университет, и его оставляют при кафедре классической филологии для подготовки к профессорскому званию у научного руководителя проф. Н.И. Новосадского. Чтобы хоть как-то обеспечить себе материальное существование, он, как многие профессора и приват-доценты университета, начинает преподавательскую деятельность в гимназиях. Позже, в 1918 г. Лосев пишет заметку «Кризис частной средней школы», опубликованную в газете «Жизнь», где видно, как хорошо осведомлен он в школьных делах, и не только в деле обучения и воспитания, но и в вопросе материального обеспечения школы: «Речь идет не о внутреннем кризисе средней школы. Чтобы там ни говорили, а наша средняя школа, по крайней мере та, которую я знаю, — московская, — на общем фоне разрушения и хаоса сохраняет наиболее стройный и наиболее устойчивый вид. На улице совершались беспорядки, одно правительство сменяло другое, а в классах шла речь о погибших цивилизациях Востока, о поэзии Пушкина, решались тригонометрические задачи. Средняя школа, надо сказать прямо, была каким-то странным оазисом, который и по настоящий день наименее затронут кем бы то ни было, хотя угроз и было достаточно. Нет, не в этом кризис. Кризис, который я имею в виду, — чисто внешний, а именно финансовый (я говорю о частной школе); тем не менее все данные носят катастрофический характер»[10].

Далее идет расчет оплаты, которую следует брать за одного ученика, и становится очевидным, что сумма эта нереальная для родителей в условиях постоянной инфляции рубля, учитывая к тому же, что в семьях один ученик встречается нечасто. Заключает Лосев так: «Частная средняя школа, после национализации капиталов и домов предоставленная самой себе, долго не выдержит. …сейчас мы не можем в сущности ни принимать учеников, ни договариваться с преподавателями, ибо не знаем, сколько, кому и из чего платить и что получать. Через полтора месяца начнется учебный год, а к бюджету еще не приступлено и приступать нельзя. Пусть не забывают об этом те, кому дорого просвещение»[11].

В 1914 г. Лосев-студент был командирован в Берлин для усовершенствования в науках. Многие студенты ездили на стажировки в разные страны — русская наука до 1917 г. была составной частью международного научного сообщества, пусть и разделенного значительными противоречиями (между Германией и Францией, например), но соединенного сложной сетью международных союзов, дисциплинарными обществами и конгрессами, системой поездок и командировок, студенческой диаспорой и своеобразным научным зарубежьем. Здесь он стал готовить серьезное исследование, впоследствии получившее название «Критический обзор основных учений и методов Вюрцбургской школы»[12].

Почему именно Вюрцбургская школа попала в центр внимания Лосева? В начале ХХ в. на фоне «необычайно пестрого и хаотического состояния методологической и вообще основной, принципиальной части психологии», как пишет Алексей Федорович[13], вюрцбургская школа заметно выделялась. Именно ее ученые О. Кюльпе, Н. Ах, К. Бюлер, А. Мессер, И. Орт, К. Марбе, Г. Уотт, восприняв революционные идеи Ф. Брентано об интенциональности, направленности как неотъемлемого свойства нашего сознания, ставшие затем основой феноменологии Э. Гуссерля, и реформировали традиционные методы исследования мышления. В.В. Умрихин объясняет: «В. Вундт <…> полагал, что интроспекция применима лишь к изучению элементарных психических процессов. Мыслительный же процесс относился к области высших проявлений психики, доступных не интроспективной и экспериментальной психологии, а входящих в предмет уже упоминавшейся “психологии народов”, опирающейся на совершенно иные теоретические основания и методологические принципы. Нарушив этот запрет, исследователи из Вюрцбурга не только применили интроспекцию к исследованию мышления, но и усовершенствовали этот метод, чтобы избавить его от давно замеченного недостатка: самонаблюдение, осуществляемое одновременно с протеканием изучаемого психического процесса, могло вносить существенные искажения в содержание и динамику последнего. Смысл вюрцбургской инновации заключался в разбивании мыслительного процесса на отдельные этапы и последующем интроспективном отчете о каждом из них. Интроспекция приобретала ретроспективный характер и в сочетании с психологическим экспериментом стала обозначаться как систематическая экспериментальная интроспекция. Благодаря модификации интроспекции и разработке принципиально новых психологических методов исследования мышления Вюрцбургская школа довольно скоро пришла к открытиям, неведомым прежней психологии. Однако сами по себе новые методы не смогли бы привести к ним, если бы не произошла резкая смена теоретических оснований исследований»[14].

Первая мировая война прервала работу молодого ученого, который вынужден был покинуть Германию, оставив там часть наработанных материалов. Восстановив рукопись и подготовив ее к изданию, в Предисловии к ней, датированном 1 апреля 1919 г. (к этому времени Лосев уже был профессором Нижегородского государственного университета), он писал: «Мышление для меня <…> есть объективное обстояние. Этим раз навсегда уничтожается для меня невылазная трудность для большинства современных направлений в гносеологии и психологии связать “я” и “предмет”, “понятие” и “вещь” — трудность, о которую спотыкается и Вюрцбургская школа. Вместо оперирования с понятиями “образ”, “представление”, “суждение” как с какими-то замкнутыми субстанциями, я рисую себе картину сознания и мышления как лестницу структур — начиная от чистого опыта (где только чистое качество, которое если и хранит в себе оформление, то — вне-пространственное и вне-временное) и кончая сложными структурами понятия, умозаключения и пр. Эти структуры сплошно и текуче переходят одна в другую. А тут и происходит совмещение текучего потока бытия и сознания (которое в предлагаемой книге я взял в образе теории Джемса — как наиболее психологической) с идеальными смыслами и значениями, которые этот поток несет с собой (это взято в форме учения Гуссерля об абстракции — как наиболее близкого к предмету исследований в Вюрцбургской школе). Так на почве понятия “объективный смысл”, противопоставленного мною <…> субъективной психологии, отгораживающейся от анализа идеальных смыслов, и объективной феноменологии, отгораживающейся от субъективного истока сознания, так, говорю я на почве понятия “объективный смысл” как первичной данности я строил тогда всю психологию и философию мышления»[15].

Это серьезное методологическое исследование (напомним, что автор был очень молод), насыщенное подробнейшими, логически-четкими критическими замечаниями-размышлениями, Алексей Федорович сводит к системе общих особенностей Вюрцбургской школы: «отожествление сознательного с психическим, или, что то же, убеждение, что все наиболее характерное для данного переживания непременно сознательно, т.е. непременно осознается в моменты самых переживаний»[16]; «вполне определенное колебание в методе, именно смешение различных точек зрения на переживание «абстрактно»-логических и «конкретно»-психологических»[17]; «выводы отдельных исследований <…> никак не могут считаться вполне ясными и определенными, и, внимательно вчитываясь в эти исследования, иногда находишь колебания в терминах, даже в самых центральных»[18]. Но нам кажется, итог работы А.Ф. Лосева заключен все же в Предисловии к этой работе, написанном в 1919 г., когда в самом его конце он заключает с каким-то восторгом, свойственным его молодому возрасту: «Надо писать не о бытии, а само бытие <…> не жить этой “сделанной”, библиотечной, чахоточной новоевропейской философией, стремящейся стать все той же отвлеченной наукой вместо духовного руководительства, все той же математической и естественнонаучной дисциплиной»[19]. Впрочем, тут же продолжает: «Но это не значит, что ее не следует изучать. Быть не ниже, но выше — вот смысл моей книги и вот мое дружеское пожелание читателю»[20].

В 1919 г. Лосевым была написана статья «Русская философия»[21], где автор в первых же строках заявляет: «почти вся русская философия являет собой до-логическую, до-систематическую или, лучше сказать, сверх-логическую, сверх-систематическую картину философских течений и направлений»[22]. Молодой ученый формулирует общие особенности русской философии: «Русской философии, в отличие от европейской, чуждо стремление к абстрактной, чисто интеллектуальной систематизации взглядов. Она представляет собой чисто внутреннее, интуитивное, чисто мистическое познание сущего, его скрытых глубин, которые могут быть постигнуты не посредством сведения к логическим понятиям и определениям, а только в символе, в образе посредством силы воображения и внутренней жизненной подвижности. Русская философия неразрывно связана с действительной жизнью, поэтому она часто является в виде публицистики, которая берет начало в общем духе времени, со всеми его положительными и отрицательными сторонами, со всеми его радостями и страданиями, со всем его порядком и хаосом… В связи с этой “живостью” русской философской мысли находится тот факт, что художественная литература является кладезем самобытной русской философии… И эти проблемы разрешаются здесь таким образом, что непредубежденный и сведущий судья назовет эти решения не просто “литературными” или “художественными”, но философскими и гениальными»[23].

В очерке А.Ф. Лосев пишет о философии Григория Сковороды, славянофилов, Владимира Соловьева, отмечая вклад С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, Н.О. Лосского, И.Н. Лапшина, А.И. Введенского, Г.И. Челпанова. В заключение А.Ф. Лосев рисует картину будущей самобытной русской философии: «<…> представители заимствованной философии распрощаются с абстрактностью и бесплодностью и признают великую русскую проблему Логоса… Самостоятельная русская философия, поднявшаяся на ступень апокалиптической напряженности, уже стоит на пороге нового откровения, возможно, также и новой кристаллизации этого откровения, то есть новых догм»[24].

С таким серьезным и оригинальным научным багажом приехал в Нижний Новгород Алексей Федорович Лосев.

А.Ф. Лосев — профессор НГУ

2 апреля 1919 г. на очередном заседании историко-филологического факультета «оглашается заявление профессора Лосева о следующих курсах, им предлагаемых:

Введение в классическую филологию (1 час в неделю)

История греческой религии (2 часа в неделю)

Пропедевтический курс греческого языка (4 часа в неделю)

Семинарий: Поэтика Аристотеля (2 часа в неделю)»[25]

Тогда же он пишет объяснительную записку к курсу «Введение в классическую филологию»[26], где предлагает воспринимать этот курс не как изолированные друг от друга античную историю и филологию, а, предварив его историко-психологическим анализом, синтетически воспринять античность в целом как известный религиозный, литературный, историко-культурный тип учебного знания. А.А Тахо-Годи так пишет об этой ранней аналитической работе Алексея Федоровича: «На заре своей научной деятельности Алексей Федорович, таким образом, уже поставил вопрос об античности как типе культуры… В этой, казалось бы, учебной программе звучат любимые лосевские темы, узнающиеся нами в дипломной работе об Эсхиле, в консерваторских лекциях по истории эстетических учений, в мифологических трудах и эстетике зрелого Лосева»[27].

Педагогическая деятельность факультета постепенно налаживается, количество студентов, обучающихся на факультете, уже 190 человек[28]. В начале мая намечается состав учебных курсов летнего триместра, где Алексею Федоровичу Лосеву отводят:

Введение в классическую филологию (2 часа в неделю).

Пропедевтический курс греческого языка (4 часа в неделю).

Пропедевтический курс латинского языка (4 часа в неделю)[29].

Тогда же всем преподавателям, выезжающим в командировки в Москву и Петроград, было решено выдать по 10 тыс. рублей каждому для приобретения и перевозки книг с различных книжных складов, научных обществ и других мест для библиотеки историко-филологического факультета. Это была значительная сумма, если, судя по отрывку из дневника одного московского обывателя, в это время на знаменитом Сухаревском рынке цена однотомника сочинений А.С. Пушкина составляла 75 рублей.[30]

Тогда же А.Ф. Лосев обращается с просьбой о напечатании его ученых трудов, и профессорско-преподавательский состав постановляет обратиться с соответствующим заявлением в редакцию «Университетских известий»[31].

Проблем у приезжих профессоров была масса: Нижний — традиционный купеческий город, население которого в большей своей массе составляли мещане, купцы, рабочие; основную часть жилищного городского фонда были одно- и двухэтажные дома, в большинстве своем — деревянные. Революционные события, разруха и хаос потрясли устоявшийся уклад губернского города, для ученых не было нормальных условий для жизни и работы, город не имел тех прекрасных библиотек, которые были в Москве и Петербурге. Поездки в Москву на поездах (а Лосев часто ездил в Московский университет для завершения научных занятий) были также весьма трудными: не было поездов, нужно было ездить по командировочным удостоверениям, которые выхлопатывалось каждый раз в Управлении НГУ после предварительного обсуждения целесообразности поездки на заседании факультета с предоставлением выписки из протокола заседания (разруха, царящая всюду, как следствие Гражданской войны, ударила и по системе железнодорожного транспорта — гражданских поездов было мало, расписание как таковое, не соблюдалось, только с 10 апреля была возобновлена свободная продажа железнодорожных билетов). Для деканата отъезды были также неудобны: нельзя было составить постоянное расписание, нужно было учитывать возможности всех приезжих преподавателей. Студенты высказывали недовольство. Поэтому в начале лета 1919 г. на заседании историко-филологического факультета впервые встает вопрос о правильности приглашения московских и петроградских преподавателей, которые не живут в Нижнем Новгороде постоянно, а периодически вынуждены уезжать домой. Однако пока, после горячих споров, решили оставить все, как есть.

Постепенно университет определялся со своей нормативной базой — в декабре 1919 г. был принят Устав, где, в частности, было сказано: «для того, чтобы иметь право быть избранным профессором, кандидат должен: а) иметь согласно прежней терминологии ученую степень или б) иметь научные и технические труды по признанию авторитетными специалистов, достаточно характеризующие кандидата, как самостоятельного в данной области работника или в) иметь достаточно представленный стаж в высшей школе, удостоверенный соответствующими рекомендациями»[32]. Учебный план историко-филологического факультета был составлен таким образом, что при нормальном прохождении университетского курса слушание и изучение всех предметов заканчивалось в 4 учебных года.

По поводу цели обучения на факультете в Уставе значилось: «дать научную подготовку, знание и владение методами исследования для всех лиц, желающих работать в области дисциплин этого цикла наук, а также дать педагогическую подготовку лицам, желающим практически использовать знание данных предметов в качестве работников школы I и II ступени»[33]. Предполагалось, что на факультете будут функционировать отделения: славянорусское, историческое, философское. Учебные предметы по каждому отделению делились на: пропедевтические (сюда входили введение в философию, логика, психология, греческий автор, латинский автор), основные, вспомогательные, семинарии, древние языки, новые языки. Пропедевтические курсы, курсы древних и новых языков являются для всех отделений обязательными и одинаковыми по объему.

Что касается философского отделения, то основные курсы здесь делились на одинаковые и общие для славянской и исторической секций, т.е. философско-словесные и философско-исторические, сюда относились: история древней философии, история средневековой философии, история новой философии (до Канта), история новейшей философии (после Канта), психология (отличная от пропедевтического курса), логика (отличная от пропедевтического курса), спецкурс по истории философии.

7 октября на заседании историко-филологического факультета утверждается план на предстоящий семестр и А.Ф. Лосеву достаются философские курсы на словесном отделении: история греческой литературы классического периода (4 часа в неделю), сравнительный синтаксис греческого и латинского языка (4 часа в неделю), семинарий по поэтике Аристотеля (2 часа в неделю)[34].

Появляются учебные программы курсов, они были изданы в большом количестве, и студенты могли ими пользоваться[35].

24 октября 1919 г. на заседании историко-филологического факультета намечаются перевыборы руководства. «Закрытой баллотировкой баллотируется А.Ф. Лосев на должность заместителя декана: 6 голосов “за”, 2 – “против”. …Записками намечается кандидатура на должность заведующего библиотекой. Закрытой баллотировкой баллотируется кандидатура А.Ф. Лосева: 6 голосов “за”, 2 – “против”[36].

_________________________________________

1 Кольцова В.А. Интеллектуальный ресурс провинциальной психологии: историко-психологический экскурс // История отечественной и мировой психологической мысли: Постигая прошлое, понимать настоящее, предвидеть будущее: материалы Международной конференции по истории психологии «IV московские встречи». — М., 2006. — С. 486—489.

2 Психологическая наука в России ХХ столетия: проблемы теории и истории / Под ред. А.В. Брушлинского. М., 1997.

3 Гинзбург Л. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. — СПб., 2002. — 768 с. С. 18.

4 ЦАНО. Ф. 377. Оп. 1 Д. 832. Л. 11.

5 Жизнеописание.

6 ЦАНО. Ф. 2734. Оп. 1. Д. 11а. ЛЛ. 58-59.

7 Умрихин В.В. Основатель экспериментальной школы в российской психологии // Челпанов Г.И. Мозг и душа: Критика материализма и современных учений о душе. — М., 2007. С. ХIII.

8 Тахо-Годи А.А. Лосев. М., 2007. С. 40.

9 Там же. С. 52—53.

10 Сборник «Вехи» в контексте русской культуры / Отв. ред. А.А. Тахо-Годи, Е.А. Тахо-Годи; сост. Е.А. Тахо-Годи]. М., 2007. С. 408.

11 Там же. С. 409.

12 Лосев А.Ф. Личность и абсолют. М., 1999.

13 Там же. С. 17.

14 В.В. Умрихин. А.Ф. Лосев и новая психология мышления // Лосев А.Ф. Личность и абсолют. М., 1999. С. 667.

15 Лосев А.Ф. Личность и абсолют. С. 15—16.

16 Там же. С. 184.

17 Там же. С. 185.

18 Там же.

19 Там же. С. 16.

20 Там же.

21 Век ХХ и мир. 1988. № 2. С. 36—44; № 3. С. 40—48.

22 Век ХХ и мир. 1988. № 2. С. 36.

23 Там же. С. 39.

24 Век ХХ и мир. 1988. № 3. С. 40—48. С. 47.

25 ЦАНО. Ф. 377. Оп. 1 Д. 832. Л. 15.

26 ЦАНО. Ф. 377. Оп. 1 Д. 832. Л.42—43об.

27 Тахо-Годи А.А. Лосев. С. 75.

28 ЦАНО. Ф. 377. Оп. 1. Д. 836. Л. 152.

29 ЦАНО. Ф. 377. Оп. 1. Д. 832. Л. 20.

30 Окунев Н.П. Дневник москвича, 1917—1924: в 2 книгах. Кн. 1. М., 1997. С. 264.

31 ЦАНО. Ф. 377. Оп. 1. Д. 832. Л. 21.

32 ЦАНО. Ф. 377. Оп. 1. Д. 837. Л. 2.

33 ЦАНО. Ф. 377. Оп. 1. Д. 837. Л.5.

34 ЦАНО. Ф. 377. Оп. 1. Д. 832. Л. 25об., 26.

35 Учебные планы и программы Нижегородского Гос. Университета 1918—1919 гг. — Н. Новгород, 1918.

36 ЦАНО. Ф. 377. Оп. 1. Д. 832. Л. 28.

Стр. 1, [2], [3]

К содержанию Бюллетеня

Из архива

Вы можете скачать Двенадцатый выпуск Бюллетеня /ЗДЕСЬ/