Бюллетень. Номер шестой. Наши публикации.

В.Л. Марченков (США). Песнь Орфея и мечта об имманентном бессмертии [1]

Со времен позднего архаического периода в Древней Греции миф об Орфее служит одним из наиболее заметных средств в истории европейской культуры для формирования и выражения идей о человеческом бессмертии и о той роли, которая отдается в кругу этих идей искусству вообще и музыке с поэзией в частности. В развитии представлений о бессмертии можно проследить следующие этапы. В античности они вплетены в общую космологическую картину мира, и задачей музыки и поэзии признается подражание гармонии космоса – с тем, чтобы такая же гармония царила и в душе человека. Это, в свою очередь, является залогом разумного и благого порядка в круге перевоплощения душ, а также должного вознаграждения в посмертном существовании. С развитием философских идей и религиозных представлений, которые часто связываются исследователями с традицией так называемых «орфиков», происходит разделение единого космоса на имманентное, посюстороннее существование и трансцендентное, потустороннее.

Соответствующие средневековые представления сосредотачиваются как раз на последнем – на стремлении к трансцендентному бессмертию, которое является частью эсхатологической картины мира. Здесь главный смысл человеческой деятельности полагается в запредельном мире, и вся эта деятельность, включая искусство, призвана обеспечить бессмертие человеческой души, понимаемой как нечто резко противопоставленное имманентной природе человека, его телесному существованию. Задачей музыки и поэзии, а также и всех остальных видов искусства является подготовка человеческой души к загробной жизни, отвлечению ее от интересов и страстей жизни здешней посредством создания образа – визуального, звукового и поэтического – окончательного исполнения Божьего замысла о человеке. Постепенно вызревают также и представления об индивидуальном бессмертии, корни которых надо искать в античности, но которые становятся достаточно устойчивыми лишь на исходе средневекового периода. Для создания образа посмертного существования искусство неизбежным образом пользуется образами имманентного мира. Этому способствует главный миф средневековья – миф о Святой Троице. В философском отношении самой важной идеей, содержащейся в этом мифе, является диалектическое единство трансцендентного и имманентного, интеллигибельного и чувственного – единство, в котором ни то, ни другое начало не теряют своего собственного характера, но при этом и не разделены непреодолимым взаимным различием. Музыкальным выражением этого мифа становится средневековая полифония.

Однако постепенно, в силу внутренних причин, в средневековой культуре нарастает приоритет, как бы это ни казалось странным, имманентного и чувственного бытия, в то время как трансцендентное начало вытесняется на периферию мировоззрения. Впрочем, оно не исчезает полностью, а само имманенитизируется: Божья воля становится законами природы. Вот в этот-то момент и выдвигается мечта об имманентном бессмертии. Она пронизывает многие слои культуры, но одно из самых ярких выражений получает в новом музыкальном жанре – опере. В частности, мечта эта составляет главную движущую идею в опере К. Монтеверди и А. Стридджио «Орфео» (1607). Орфей пытается воскресить Эвридику при помощи своей музыки, причем главным в его искусстве оказывается, в конечном счете, не техническая виртуозность, а непреоборимая воля. Заключение оперы остается, однако, платоническим: Орфей воссоединяется с Эвридикой лишь в звездном небе, в абстрактном потустороннем существовании. Более полная победа имманентизма становится темой оперы К.В. Глюка и Р. Кальцабиджи «Орфей и Эвридика» (1762). Здесь силой, разрывающей путы трансценденталистской метафизики, является простое, честное человеческое сердце и разум, отказывающийся остановиться перед какой бы то ни было загадкой бытия. Наградой влюбленным оказывается счастливая посюсторонняя жизнь, одержавшая победу над смертью. Роль трансцендентного начала сводится до минимума и обыгрывается так, чтобы показать его неразумность, жестокость и, в конечном итоге, бессилие.

Проблема для такого представления о бессмертии состоит в том, что его невозможно воспринимать всерьез: оно – явление чисто игровое, эстетическое, не имеющее прямого отношения к реальным условиям человеческого существования. И все же его никак нельзя сбрасывать со счетов. Имманентное бессмертие является мечтой новоевропейского человека – мечтой, в жертву которой он готов принести свое самое дорогое достояние: рациональное мышление. В романтизме предпринимается, например, попытка спасти эту мечту посредством эстетизации всей действительности, что, в конце концов, приводит к непреодолимым противоречиям и краху романтического мировоззрения. Самым ярким проявлением этой мечты сегодня являются усилия науки и техники, направленные на продление индивидуальной человеческой жизни. Будь то клонирование, генетическая инженерия или сращивание живого организма с механизмом в биоинженерии и робототехнике – нигде современной культурой не ставится всерьез вопрос о пределах, конечной цели этих усилий. Подразумевается, что чем дольше сможет жить отдельный человеческий индивид, тем будет лучше. Как бы его ни затушевывали ссылки на «здравый смысл», оптимальный предел для современного, в сути своей научно-технического, взгляда на человеческую жизнь – это вечность, то есть бессмертие в данном, непреображенном теле. Последнее поддерживает, согласно этому воззрению, собственное существование посредством технологии, которая стремительно поглощает современное искусство и направляется неуклонной волей человека, лишенного какого бы то ни было трансцендентного измерения. Эта воля человека-технолога представляется в качестве начала, способного привести к единству бесконечную сложность имманентного мира. Одной из ярчайших музыкальных демонстраций подобного состояния дел является опера X. Бертуисла и П. Зиновьева «Маска Орфея» (1986), в которой сложность становится едва ли не важнейшей эстетической категорией, находящей выражение в дроблении – потенциально бесконечном – персонажей и сюжетных ходов. Песнь Орфея распадается на множество песен, непримиренное многоголосие которых повествует о распаде, безудержной фрагментации и мира, и человека.

Исключительный упор на бесконечном разнообразии мирового бытия предельно обостряет философскую проблему ограниченности чисто имманентистского представления о человеке. Как логическая категория имманентное необходимым образом требует для своего существования противоположной категории – трансцендентного. Низводя последнюю до состояния иррелевантности, современное сознание диалектически превращает само же имманентное в столь же иррелевантную категорию. В этом состоит логический механизм превращения чувственно-имманентного бытия в чистую кажимость, за которой не стоит ничего реального, никакой действительности – превращения, ставшего темой немало нашумевших в последние десятилетия учений о реальности как симулякре и о разумном мышлении как тождественном риторике, не имеющей никакого отношения к истине. Миф об орфеевой песне и его метаморфозы в новой и новейшей истории подсказывают, однако, что учения эти и соответствующая им художественная практика движутся не чем иным, как мечтой об имманентном бессмертии. По мере того как иррациональный характер этой мечты становится все более и более очевидным, ее приверженцы стремятся оправдать ее ссылками на иррациональный характер всего мирового бытия вообще. Но песнь Орфея сегодня зовет к чему-то иному, а именно – к преодолению внутренней ограниченности этой мечты и питающих ее односторонних форм мышления. Орфей и Эвридика призывают нас к диалектической метанойе.

---

[1] Этот прочитанный в «Доме А.Ф. Лосева» доклад представляет собой краткое изложение одной из главных тем книги «Миф об Орфее и власть музыки», над которой автор работает в данный момент.

• Содержание бюллетеня