Бюллетень. Номер девятнадцатый.

А.А. Тахо-Годи. Термин «красота» и родственная с ним терминология в «Истории античной эстетики» А.Ф. Лосева [1]

§ 1

Прежде чем обращаться к отдельным терминам и категориям эстетического восприятия действительности в античности, необходимо выяснить принципы, на которых А.Ф. Лосев строил свое монументальное здание «Истории античной эстетики» (далее ИАЭ — 1963—1994 гг. 8 томов в 10 книгах).

Самый главный, можно сказать, первопринцип — это исторический подход. Вне исторического развития А.Ф. Лосев не мыслил не только античности, но и любую эпоху. Однако античность обладает особенностями, присущими только ей, и поэтому второй важный принцип — неразделенность философии, эстетики и мифологии. По А.Ф. Лосеву, эстетическое есть не что иное, как выразительное. Ведь слово «эстетика» древнегреческое в своей основе, αἰσϑησις (греч.) (aesthēsis (лат. транскрипция)) — чувство, ощущение, αἰσϑητικος (aisthēticos лат.) — способный чувствовать, ощущать. Чем древнее философия, тем ближе она к мифологии и к космическому бытию, к вечному вращению небесного свода и размеренным движениям светил над неподвижной землей.

И наконец, третий принцип — телесная интуиция, тело, материя. Если материально космическое тело, то, конечно, и тело человеческое, то, что называется соматичностью (греч. σῶμα (sōma) — тело) [2]. Поэтому не следует удивляться, что материальны, телесны не только всей античности известные так называемые стихии (στοιχεῖον «буква» и лат. elementum) — мельчайшая часть чего-либо — земля, вода, воздух, огонь, эфир — ведь доже боги обладают телом, правда эфирным, так как эфир — это огненная тончайшая материя, и сам Олимп, обитель классических богов, смыкается с эфирными высями. Даже занебесные идеи Платона обладают своей, не говоря уже об атомах Демокрита, материей; материальны и Нус-Ум, Разум философа Анаксагора, и Ум-Перводвигатель Аристотеля. А что такое в буквальном смысле слова материя? Это латинское слово (по 1-му склонению materia, ae, а у Лукреция, I в. до н.э. — materiaes, ei). Эквивалентом латинскому «материализму» является греческий «гилоизм», от греч. ὕλη (лес, «гиле», то из чего нечто строится). Это и есть материальное начало, та самая материя, тот же самый лес для стройки. В ИАЭ А.Ф. Лосев создал теорию о едином телесном духе, о единстве материи и идеи и тем самым решил проблему целостности античной культуры, в равной мере духовной и материальной.

Следует быть осторожным, когда начинают критиковать Платона за крайний идеализм, не признающий никакой роли материи. Да, материя по Платону «меон» (греч. μὴ ὄν не сущее). Она в вечном движении, она изменчива, непонятно, где же ее сущность (οὐσία усия). Однако без этой вечно изменчивой материи человеку невозможно дотянуться до занебесных платоновских идей, эйдосов (ἰδέα, εῖδος — букв. «то что видно»), все равно не достигнуть венчающего эти идеи Высшего Блага, даже если он будет восходить к ним постепенно по ступенькам (греч. ὑποβαϑμός — ступенька). Но вот тут-то и вступает в свою роль материя. Платон дает ей замечательную характеристику, используя любопытную ономастику.

Оказывается материя есть не что иное, как Μαῖα (Майя), то есть буквально «кормилица» или «повивальная бабка». Ведь отсюда происходит знаменитый термин, указывающий на рождение мысли, то, что в философии именуют «майевтикой». Да, мысль рождается так же, как происходит любое рождение, со всеми его трудностями, болью и радостью. Еще точнее, материя это τιϑήνη, то есть кормилица, та, что «кормит грудью» и она же «восприемница» (греч. ὑποδοχή). Какое количество функций выполняет эта вечно стремящаяся куда-то «не сущее»! Но именно в нее попадают недоступные «идеи». А уж как они воплотятся в этом земном бытии, не нам судить. Вряд ли целиком, точно, а скорее достаточно ущербно, может быть, не очень ясно, но в человеческом мире и этого достаточно. Как известно, ученик Платона Аристотель (384—322 до н.э.), который двадцать лет обучался и даже начинал уже читать лекции в основанной Платоном Академии, совершил великое дело — свел идеи своего учителя с занебесных высей на землю. По Аристотелю, каждая вещь имеет свою «идею» (или как ее назвали средневековые последователи Аристотеля, по-латыни «форму»). Никакой предметне может существовать без своей «идеи». Нет «идеи», то есть нет и предмета.

Что особенно характерно, Аристотель оправдывал рабство, и это человек передовых взглядов. Причем он оправдывал рабство очень своеобразно, именно так, что в итоге «материя», в отличие от Платона, совсем теряла свое значение. Кроме А.Ф. Лосева, мало кто задумывался над этой проблемой. А.Ф. Лосев посвятил данному вопросу особый раздел в IV томе ИАЭ (с. 638—652). Здесь давалась оригинальная концепция эстетических взглядов Аристотеля, оправдывавших, как вполне естественные, и свободу, и рабство. По Аристотелю мир вещей прекрасен, так как они подчиняют материю творческим замыслам людей. Да и сам Космос тоже прекрасен, ибо и он подчиняется мировому Уму как высшему владыке, который привел в упорядоченный вид бездушную и бессмысленную материю, даже «несущую». Оказывается, как писал А.Ф. Лосев, аристотелевские «идеи» обладают творческой силой, а материя — ничто.

Замечательно, что тот самый верховный Ум-Перводвигатель, именуемый Аристотелем богом (греч. ϑεός Теос ), этот первопринцип неподвижный, но движущий всем, не хочет, чтобы миром управляли плохо. Но идеи, или что тоже, «эйдосы», внедренные в любую вещь и даже в человека (ведь он тоже веществен), — все испытывают мощную власть владыки Ума-Перводвигателя, который «едва ли допускал какие-нибудь изъяны и недостатки в своем вселенском господстве» (ИАЭ, IV с. 645). В лосевской ИАЭ возникает образ унизившего материю Аристотеля, превратившего ее в «обездоленную нищенку» и, тем самым, оказавшимся более «злым» идеалистом, чем Платон.

§ 2
Термин «красота» (callos) [3]

В ранней и средней классике красота понимается большею частью физически. Красота есть соразмерность, или симметрия частей человека. Такое понимание можно найти еще у известных софистов (Горгий, Гиппий, Критий). Но и здесь заметны колебания. Так Демокрит (он свои атомы именовал «идеями») ограничивал значение телесной красоты, ибо тело человека смертно. Если же, телесная красота лишена разума, то она просто животна (В 105) [4].

I. Платон в самых различных местах своих диалогов вспоминает красоту в том или ином виде. То это красота богатства, телесной силы, родовитости человека (R.P.VI 491c. Alcib 1, 123c), доблести предков (R.P. X 618a). Добродетель складывается из здоровья, красоты, благородства души (R.P. IV 444e). Красота и добродетель — это дары богов (Charm 112c.). В «Законах» перечисляются жизненные блага, среди которых первое место занимают здоровье и красота (Legg. I 631c). Наравне с красотой тела (Critias 112c) упоминается красота архитектуры (115d) и пейзажа (Рhaed. 110a). Для Платона важно соотношение красоты и справедливости, так как красота есть сила, без которой невозможна справедливость (Gorg. 509c—510a), так что справедливый человек выше несправедливого и по добродетели, и по красоте (R.P. IX 588a). Любовь только к тленной красоте не есть настоящая любовь (Phaedr. 238c). Платон сопоставляет красоту и соразмерность, красоту и истину и даже красоту и Благо. Оказывается, что Благо превосходит по своей красоте красоту всех вещей, всей науки и даже истины (R.P. VI 509a). Однако точного и принципиального определения красоты Платон не дает, хотя и должен был дать в связи со своим учением об идеях. Дальше того, что красота высшей идеи, то есть Высшего Блага, выше красоты всех вообще вещей (R.P. V 479a), Платон не идет.

Подходя к каждой проблеме исторически, как об этом уже говорилось в самом начале нашей статьи, можно сказать, что в ранней классике, а вернее в ее архаическом периоде, то есть в первой трети I тысячелетия до н.э., которое связывают обычно с именем Гомера, с поэмами «Илиада» и «Одиссея» [5], термин «красота» достаточно специфичен. Поэтому восторги по поводу красоты всей античности безосновательны — ведь мы имеем дело с белоснежными римскими копиями, а не подлинниками, тем более не эпохи архаики, а эта архаика скорее ужасна, чем прекрасна. Специалистам-искусствоведам хорошо известно, что архаические статуи раскрашивались, вместо глаз у них были драгоценные камни. Вот почему когда в Средние века начали знакомиться с античным миром, то эти страшные со сверкающими глазами (если они сохранились) уроды воспринимались как существа поистине бесовские.

Чтобы осознать всю многосложность термина «красота» надо прочитать и лосевскую книгу «Гомер», и «Раннюю классику», первый том ИАЭ (в 1994 г. издательство «Ладомир» выпустило его в исправленном виде на основе рукописного протографа). Тогда станет понятно, что, по А.Ф. Лосеву, безобразное в своем совершенстве, тоже прекрасно. Например, один из Сторуких великанов «безупречен» в своем безобразии, а миксантропичные существа — и прекрасны и безобразны, вроде девы Ехидны: глаза и руки у нее прекрасны, но своим змеиными хвостами она душит людей. По А.Ф. Лосеву, учитывая древние рудименты прекрасных классических статуй, можно воссоздать их архаическую историю. Например, Афина с совой на плече и щитом, из-под которого выползает змея — тут весь путь прекрасной богини — от архаики к классике.

Приведу еще ряд примеров, связанных с термином «красота».

Богиня Гера решила обольстить своего супруга Зевса и отвлечь его от помощи троянцам в битве с ахейцами. Она отправилась к богине красоты и любви Афродите за помощью, а та дала ей на время свой пояс, наделяющий необычайной притягательной силой эроса. Это, по А.Ф. Лосеву, древний фетиш. Что же такое фетиш? Предмет, заключающий в себе живую силу, и таких предметов может быть много, и они могут быть какими угодно.

Гомер в «Одиссее» дает замечательное представление о том, что такое красота. Супруги Одиссей и Пенелопа не виделись двадцать лет: война длилась десять лет, а потом Одиссей еще десять лет странствовал. Богиня Афина, проливает красоту и на Одиссея, и на его супругу (XXIII 156—162; XVIII 190—196).

То есть красота оказывается невероятной материальной силой. Греки не любили отвлеченностей, а обращали внимание на саму материю. И вместе с тем соблюдали во всем меру. Поэтому красота не может быть излишней, она должна заключать в себе определенную меру. Об этом, между прочим, говорили младшие современники Гомера — поэты Гесиод и Архилох. И самое главное надо соблюдать жизненный ритм, то есть чередование горестей и радости. А.Ф. Лосев в своих трудах по мифологии выделяет ряд выражений, исключающих чрезмерность в термине «красота». Например, «ничего слишком» — μηδεν νγαν, μη λίην, ἡ ἄγαν ἐλευϑερία.

II. Аристотель, в отличие от Платона, весьма четко различает красоту и Благо, хотя и у него встречается иногда и непоследовательность. В одних терминах Аристотель отожествляет красоту и Благо, а в других — резко их противопоставляет. И тут нет противоречия, так как Стагирит в одних случаях вполне аргументированно и логично улавливает действительное отожествление красоты и Блага, а в других — формулирует их различие.

В IV томе ИАЭ (c. 184—195) А.Ф. Лосев установил тождественность Красоты и Блага у философа, причем выделил двенадцать разныхсмыслов. Но и расхождение Красоты и Блага Аристотель формулирует, по словам А.Ф. Лосева, «не просто четко, но прямо математически». Сущность Красоты у Аристотеля сводится, таким образом, к математической структуре существующего. По Аристотелю, однако, математика — область неподвижных структур, а Благо есть высшая действительность, то есть нечто подвижное, движущее и даже цель всякого движения. В общем становлении бытия мы всегда находим числовую структуру предмета, находящуюся в становлении. И если мы находим эту структуру становления вещи, то, следовательно, мы находим ее Красоту.

Следует отметить, что становление идеи и сама идея, являются у Платона диалектическим единством противоположных категорий. У Аристотеля идея и становление идеи созерцается как единое целое, данное не в категориях, но в изображении цельного бытия. Сущность аристотелевского термина «красота» можно выразить и другими терминами, например «энергией» или «энтелехией». Отсюда Лосев делает вывод, что Красота, по Аристотелю, есть энергия становления или энтелехия, творчески становящаяся. Энтелехия ведь и есть здесь творческое становление. Не забудем, что Платон и Аристотель — это подлинная классика, для которой красота не абстракция, но та сила, которая связана еще и с пользой.

III. Эллинистический период. Ранний эллинизм [6]. Ранний эллинизм носит просветительский характер в культурной жизни Греции, отличаясь от позднего эллинизма (I в. н.э. — V в. н.э.), когда Греция вошла целиком в орбиту Римской империи. Этот период был своеобразной попыткой реставрации прошлого.

В пятом томе лосевской ИАЭ есть раздел (с. 180—185), посвященный суждениям о красоте и прекрасном у философов стоиков. А.Ф. Лосев особенно выделял во взглядах этой философской школы учение о том, что миром управляет великое Слово-Логос (судя по фрагментам, а их, между прочим, все-таки четыре хороших тома в изд. Арнима Stoicorum veterum fragmenta. I Arnim, I—IV, Lips., 1924). Стоическая философия (Зенон из Китиона в Афинах, Хрисипп из Сол) известна своим нравственным ригоризмом, бесстрастием (apatheia), внутренней независимостью среди самых тяжких обстоятельств. А.Ф. Лосев увидел в стоиках проповедников космической красоты, красоты универсума во всей его целостности. По стоикам, весь Космос включает природу, а значит и человека, и красота для них нечто целеустремленное, эту цель необходимо достигнуть после больших и длительных усилий.

Что же касается эпикурейцев, то для них характерна невозмутимость (ataraxia), красота в их теории есть предел внутреннего совершенства человека (с. 357—369).

Скептики с их воздержанием от суждений (epochē) рассматривают красоту как невозмутимое удовольствие, необходимое для внутреннего покоя человека. Невозмутимость и внутренний покой — вот то, что лежит в основе скептицизма (с. 376—384).

Для Плотина как представителя раннего эллинизма и систематизатора платоновской философии высшая красота превосходит всякое оформление, включая космическую Душу и космический Ум (ИАЭ, VI, с. 857—875).

Таким образом, термин «Красота» обязательно связан, по утверждению А.Ф. Лосева, с общими мировоззренческими принципами философских школ, к какому бы историческому периоду они не относились.

IV. Красота, по А.Ф. Лосеву, есть воплощение, целостное и полное, идеального и реального. Что же касается термина калокагатия (καλοκαγαθία) (ИАЭ, II, с. 340—347), то он (calocagathia) тоже есть идеальное воплощение внутреннего во внешнем, то есть особенно выразительное, а значит, и относящееся к эстетической терминологии. По наблюдениям А.Ф. Лосева, этот термин очень редко встречается в литературе древних греков. Любопытно, что этот термин у поэтов вообще не встречается, даже у Софокла, которого современники и потомки называли калокагативным человеком и даже после его смерти возвели в ранг героя. И он обрел новое имя, «герой Дексион», а это удивительно редкостное явление в жизни классического времени (V в. до н.э.).

Термин калокагатия можно обнаружить у философов, но тоже редко, да к тому же и достаточно противоречиво, не только у Ксенофонта, но даже у Платона и Аристотеля. Слово это объединяет два прилагательных, из которых одно относится к красоте тела (calos), а другое — к красоте души (agathos). Странно, что это прилагательное употребляется только в мужском роде, хотя составляющие его прилагательные имеют в отдельности обычные три окончания (мужской, женский, средний род). Раньше всего этот термин встречается, по словам А.Ф. Лосева, у так называемых «семи мудрецов». Например, Солону приписывали такие слова: «Храни калокагатию нрава сильнее клятвы».

Однако мы бы отметили интересный намек на этот термин у знаменитой поэтессы Сафо (Сапфо, по-эолийски Псапфа. Лесбос — родина Сафо связана с эолийским диалектом, да и все жанры греческой литературы всегда зависели от разных диалектов, даже в то время, когда всюду был общий язык — coinē glossa). Так, Сафо пишет: «Кто прекрасен (calos) одно лишь радует зрение. Кто же хорош (agathos) сам собою прекрасным окажется» (фрг. 58 Edmonds).

Калокагатия бывает разных типов. У Ксенофонта, например, она употребляется в самом настоящем бытовом смысле (по А.Ф. Лосеву, это нечто напоминающее мещанство, особенно в сочинении «Экономик»). Но у того же Ксенофонта в его «Истории Греции» речь идет и о «калокагативных гражданах», которые пострадали от олигархического переворота так называемых «тридцати тиранов» (404 г. до н.э.). Калокагатийные «граждане», по Ксенофонту, — это «средние» демократы, придерживавшиеся «золотой середины», без крайностей (здесь вполне очевидная установка на середину между олигархией и демократией). Такой же умеренной средней позиции, по словам А.Ф. Лосева, придерживался и Аристотель в «Политике», рассуждая о лучшей форме правления.

Софисты V—IV вв. до н.э. считали «калокаготийными» людей, которые образованы, много знают, воспитаны, культурны и т.д. Оратор Исократ (IV в. до н.э.) в своих речах придает особое, можно сказать, главное, значение моральной основе человеческого бытия. Это создаст фундамент для будущей эллинистической эпохи, которая будет реставрацией классики. Теперь героями, вроде Ахилла или Тесея, не рождались, а становились после трудного пути совершенствования, внутреннего самочувствования человека, выработки стоической борьбы с роком и неизбежный фатализм. Недаром стоики приписывали судьбе-фатуму такое значение. Volentem fata ducunt, nolentem trahunt (желающего судьба ведет, нежелающего — тащит). Эпикур (341—270 до н.э., можно сказать был почти аскетом (его учение не имеет ничего общего с поздним римским эпикурейским наслаждением) — кусок хлеба и чаша воды достаточны для так называемого «сада» Эпикура, его учеников. Да еще созерцание в межзвездных пространствах божественного присутствия. Но лучше всего о древнем эпикурействе и о понимании им красоты читать поэму римского поэта I в. до н.э. Лукреция «О природе вещей» (De rerum natura).

Скептики (напр. Секст Эмпирик, I—III в. н.э., его переводил А.Ф. Лосев) воздерживались мудро от суждений. Древний скептик Пиррон из Элиды, правда, ничего не писал (365—275 до н.э.), в отличие от позднего Секста Эмпирика, и записи его учеников не всегда могут быть достоверны. Однако скептический релятивизм и так называемое «эпохэ» (epochē) — воздержание от суждений об окружающем, началось именно с Пиррона. Пиррона почитали на родине, где даже поставили его статую.

Так рождалось новое, по словам А.Ф. Лосева, философское понимание термина «калокагатия». Красота и моральные достоинства сыграли свою роль в этой поздней философской калокагатии. В калокагатии, считает А.Ф. Лосев, конкретизируются и получают общий облик, те различные категории, которые всегда привлекались для определения идеала грека периода классики. Следует особо выделить роль ораторов в период борьбы греков с македонским нашествием. Вот где проявилась подлинная политико-философская калокагатия. Ораторы стояли во главе разных политических партий, воодушевлявшими на борьбу (Демосфен (384—322 г. до н.э.), Исократ (434—338), Гиперид (390—322)). Плутарх, описывая жизнь Демосфена, останавливается на его трагическом конце. Спасаясь от преследования врагов, великий оратор находит себе убежище в храме, но и там его настигли. Демосфен принял яд, но, не осквернил храма, упал мертвым за его порогом. Исократ, не пережив битву при Херонее (338 г. до н.э.), когда македонцы сокрушили греков, кончил самоубийством (уморил себя голодом). Гиперид по приказу наместника Антипатра (его ненавидела вся Греция) был казнен. Сам Аристотель, оклеветанный врагами, бежал из Афин и по свидетельству многочисленных древних историков, умер, приняв яд.

Так кончалась независимость Эллады. Кончалась трагически. С Древней Грецией со всей ее языческой мудростью ушел и весь терминологический, присущий только ей круг. Наступала новая эпоха — православная Византия со своей культурой и своей эстетикой.

[1] Статья написана при поддержке РГНФ, грант № 14-03-00376.

[2] См. мою статью «О древнегреческом понимании личности на материале термина sōma»: Тахо-Годи А.А., Лосев А.Ф. Греческая культура в мифах, символах и терминах. СПб, 1999. С. 362—382.

[3] Для удобства читателей греческие слова даются в латинской транскрипции.

[4] Источники античных философов цитируются по изд. Die Fragmente der Vorsokratiker / Griechisch und deutsch von H. Diels / 9 Aufe hrsg. von W. Kranz I—III. B., 1959—1960. Буква «А» означает свидетельство, «В» — номер фрагмента.

[5] Обратим внимание на то, что имя героя поэмы странствий, Одиссея, встречается только в данном гомеровском тексте. Во всех других текстах, где бы они не встречались, имя героя Ὀλυσ(σ)εύς, Οὐλιξεύς и отсюда латинское Ulixēs, т.е. Улисс.

[6] Мы следуем терминологии И.Г. Дройзена (Droysen, 1803—1884), впервые в своей книге «История эллинизма» (1836—1843) установившего границы и периодизацию этой эпохи. От 338г. в битве при Херонее греки потерпели поражение от царя Филиппа Македонского (отца знаменитого Александра) и до 147г. до н.э. с взятия римскими войсками Коринфа.

Содержание Бюллетеня