Бюллетень. Номер девятнадцатый.

Семинар «Русская философия».
Заседание № 109 (13 марта 2014 г.)

Библиотека «Дом А.Ф. Лосева»

Докладчик: Геннадий Евгеньевич Аляев (Полтавский национальный технический университет им. Ю. Кондратюка, Украина).

Тема доклада: С.Л. Франк и феноменология: перспективы и границы сравнительного анализа.

Председательствующий: В.П. Троицкий.

Участвовали: Азаров Л.В., Воля Е.С., Глаголев В.С., Гончаров Е.А., Грибов Л.К., Жаданова В.В., Зайцев О.Ю., Зайцева И.Д., Кацапова И.А., Китаева Е.Л., Краснопольская Л.Н., Лаптенок О.С., Маневич Л.И., Меньшикова Н.А., Резвых Т.Н., Резниченко А.И., Семейко А.Л., Соснова М.А., Шерстобитова Е.Г., Шпилев В.А. Всего: 21 человек.

Тезисы доклада: На примере С. Франка можно показать, что уникальность и значение русской философии состоит не в отрицании и отбрасывании западной философской традиции (а более широко — рациональной философии как таковой), а в ее развитии, углублении и переосмыслении. Используя здесь методологию самого С. Франка, можно сказать, что всякая уникальность и конкретность (в данном случае — конкретный философ или конкретная национальная традиция) укоренена во всеединстве (в данном случае — всеединстве философского знания), причем именно в этом укорененииона не теряет, а наоборот, приобретает свою индивидуальность, в то время как отрыв от этого корня означает смерть — утрату соответствующего качества, в данном случае — качества философской мысли, т. е. полную утрату всякой индивидуальности и уникальности.

Философская мысль С. Франка — в силу ее подчеркнутой диалогичности, т.е. постоянной обращенности к другим философским системам и проектам, — дает достаточно оснований для ее характеристики в контексте разнообразных философских поисков ХХ века — не только феноменологии Э. Гуссерля и М. Хайдеггера, но и философской антропологии М. Шелера, интуитивизма А. Бергсона, «новой онтологии» Н. Гартмана, радикального эмпиризма У. Джеймса, философии процесса А. Уайтхеда, экзистенциализма Ж.-П. Сартра и т. д. (разумеется, и в контексте основных тенденций и персоналий русской философии). При этом, конечно, есть определенные пределы и степени корректного компаративного анализа, для которого должны быть установлены достаточные основания. Таким основанием в отношении феноменологии является, ближайшим образом, уже то, что сам С. Франк неоднократно называл свой метод феноменологическим (особенно часто — в «Душе человека»). Остается понять, какое содержание вкладывается самим С. Франком в это обозначение.

Свою феноменологию С. Франк понимал как своего рода «радикальный эмпиризм», пользуясь терминологией У. Джеймса. В одном из писем Л. Бинсвангеру в 1945 году он пишет о «высшем эмпиризме» как «истинном методе познания в сфере духовного» и тогда же — в письме П. Струве — говорит о «моменте “эмпиризма”» как «основоположном в знании», и о «высшей мудрости», которая состоит в «смирении» и в том, чтобы отречься «от гордыни стремления все “доказать” и “дедуцировать”». Понятие «феноменологический» в «Душе человека» означает для него «опытно данный», а соответствующий метод предполагает феноменологическое описание как «констатирование очевидных фактов». Эти факты могут иметь как материальный, так и идеальный онтологический статус — поэтому С. Франк пользуется восходящим к Н.О. Лосскому обозначением своей философской системы как «идеал-реализма», предпочитая, впрочем, говорить об «абсолютном реализме». В «Непостижимом» С. Франк сам усматривает главное сходство своей философии с гуссерлевской в самой «установке широкого эмпиризма» — в том, чтобы под «опытом» разуметь все вообще, что в какой-либо форме нам «дано», нам «открывается».

Радикальность такого эмпиризма состоит не только в максимальном расширении сферы опыта («регионов бытия», равно как и егоонтологических слоев), но и в том, что «феноменологическое описание», в отличие, например, от эмпирической психологии, означает схватывание смыслов, «самого существа дела». В этом контексте С. Франк фактически полностью солидаризуется с Э. Гуссерлем в критике психологизма (хотя примерно до 1909 г. сам отдавал дань такому подходу). С. Франк также полностью принимает и феноменологическое понимание сознания как интенционального переживания, но при этом добавляет, что, открывая момент «смысла», феноменология не должна оставлять в стороне «вопрос о реальном бытии предмета», — и потому именно в этом отношении критикует Гуссерля. В данном контексте можно говорить о близости С. Франка, прежде всего, к традиции реалистической феноменологии, связанной с именем А. Райнаха, а также в версии М. Шелера и Д. фон Гильдебранда (на это указывал, в частности, Й. Зайферт). Можно даже утверждать, что С. Франк действительно воспринимал феноменологию — параллельно и независимо от Гуссерля — в ее реалистическом варианте, и таким источником для него было учение о первофеноменах и теория художественного познания Гёте. На этом основании абсолютный реализм С. Франка можно рассматривать фактически как версию реалистической феноменологии, не ассоциируя последний термин исключительно с фигурой Гуссерля.

Итак, на примере отношения С. Франка к феноменологии можно показать, что разговор о «близости» к какой-либо параллельной философской традиции не означает «считывание» некой матрицы чуждых данной философии «мыслительных ходов» с соответствующим ее «приспособлением» (очевидно, прокрустовым) к ним. Близость означает ту или иную степень параллельности, в том числе и неэвклидовой, т.е. пересекающейся в каких-то моментах, но сохраняющей самостоятельность каждой линии. Близость может означать (и, скорее, означает) не только одностороннее влияние, но и взаимовлияние. Конкретизируя это рассуждение в применении к философии С. Франка в целом, и к стилю его философского мышления, в частности, можно было бы так определить его близость — как русского философа — к западной (в частности, феноменологической) традиции: С. Франк оказывается самым западническим по стилю из русских по духу философов, и в то же время самым русским по стилю и духу из русских философских западников.

Франковский вариант реалистической феноменологии можно рассматривать и как своеобразную версию философии жизни — вовсе не имея в виду здесь какую-то зависимость его то ли от Ф. Ницше, то ли от А. Бергсона, то ли от кого-то еще из философов, традиционно относимых к «философии жизни» как специфическому философскому течению конца ХІХ — начала ХХ века. В собственных поисках обозначения того абсолютного бытия, которое открылось ему в мистическом опыте 1913 года, он постепенно приходит — кстати, через категорию «живого знания», — к категории «жизни» как наиболее адекватной характеристики реальности. Процесс этого поиска отражен, в частности, в работе «Крушение кумиров»: «От туманного расползающегося на части, противоречивого и призрачного понятия культуры мы возвращаемся к более коренному, простому понятию жизни и ее вечных духовных нужд и потребностей».

Но если здесь еще присутствуют достаточно традиционные контексты жизни человеческой, общественной (или внутренней, духовной), ее осмысления и наполнения, то лейтмотивом произведений С. Франка 1930-х — 1940-х годов уже выступает тезис «реальность есть жизнь». Это — жизнь, раскрываемая в характеристиках активности, творчества, становления, а также конкретного, индивидуального самобытия: это «для-себя-бытие, как бытие себе самому открывающееся или сущее в форме самооткровения себе самому». Осмысление жизни в этом понимании приобретает уже характер не столько внутренней субъективно-экзистенциальной устойчивости, сколько обретения онтологической истины личности: «подлинно конкретная всеобщность совпадает с подлинной конкретностью индивидуального, подлинная общая правда совпадает с жизнью». Абсолютный реализм С. Франка оказывается, в итоге, феноменологией жизни как абсолютного бытия, или конкретного всеединства, — и в этом как его сходство с Гуссерлем, Хайдеггером, Бергсоном или Соловьевым, так и его уникальность и значимость в русской и мировой философии.

Из вопросов и обсуждений: Доклад занял относительно много времени и, в силу своей впечатляющей обстоятельности и полноты, практически не вызвал вопросов. В ряде выступлений участников Семинара прозвучала благодарность нашему украинскому коллеге за образцово выполненное исследование по заявленной сложной теме. Завершая вечер, Г.Е. Аляев подарил в фонд Библиотеки «Дом А.Ф. Лосева» несколько недавних изданий по истории русской философии, подготовленных сотрудниками Полтавского университета и Обществом русской философии при Украинском философском фонде.

Содержание Бюллетеня

Семинар «Русская философия». Хроника: октябрь 2013 г. — май 2014 г.