СЕМИНАР «РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ»

Анна Игоревна Резниченко (РГГУ, Дом-музей С.Н. Дурылина)
«П.А. Флоренский и Л. Витгенштейн о том, о чем следует говорить — и следует молчать»

1. Сопоставление героев моего сегодняшнего повествования на первый взгляд кажется странным. Принадлежащие к разным философским традициям (Флоренский — «русский религиозный философ», Витгенштейн — «основатель аналитической философии»), они говорят — на первый взгляд — на разных языках философии.

2. Но это только на первый взгляд. Для обоих мыслителей ключевой проблемой философствования является проблемы «мира» и «языка», — артикулированные при этом примерно в одно и то же время.

3. Если мы внимательно прочтем даже не ЛФТ (в «Трактате» уже всё определено: это 1921 год, то же самое время, когда задумывались и писались все три версии философии имени; такое совпадение я не расцениваю как случайность), а дневники 1914—1916 годов, мы обнаружим, что, сопоставив рядом тексты Флоренского (особенно из маргиналий или лекций) и тексты Витгенштейна, — мы с большим трудом различим двух этих авторов: столь близки по интонации их вопросы, обращенные к языку.

4. Моменты сопоставления как между онтологическими моделями, предлагаемыми обоими мыслителями, так и формами их артикуляции, воплощенными в текстах: а) общая постановка проблемы; б) атомарность текста, присущая обоим авторам, — и соразмерно отражающая их представления об атомарности элементов мира, которое восходит не только к идеям математики и логики их времени (Пуанкаре, Фреге), но и к Лейбницу, — и, в конечном счете, к Платону; в) «лествичный принцип» устроения языка и мира: для обоих авторов необходимо построить «лестницу» своей системы, взобраться по ней — и отбросить лестницу (примеры этого «восхождения» и «отбрасывания» будут приведены).

5. Важными моментами сопоставления являются интерпретации обоими мыслителями понятий имени и символа (замечу, правда, что понятие символа появляется у Витгенштейна только в ЛФТ, их нет в дневниках 1914—1916 года, а у Флоренского символ является ключевым концептом философии — как и доказана его связь с символистами). Для Витгенштейна «Простые знаки, используемые в предложении, называются именами. Имя означает объект. Объект есть его значение» (ЛФТ. 3. 202— 3. 203), а символ есть выражение предложения: «Каждую часть предложения, характеризующую его смысл, я называю выражением (символом). (Само предложение есть выражение.) Выражение — все то существенное для смысла предложения, что предложения могут иметь друг с другом общего» (3. 31).

6. Для Флоренского же имя — «Имя есть Тайна, им именуемая; вне же Тайны, оно не только безжизненно, но и вовсе не есть имя — лишь “звук пустой”, “воздушное ничто”, — flatus vocis, говорили схоластики. Но обращенное к Тайне, оно являет Тайну, и влечет мысль к новым именам. И все они, свиваясь в Имя, в Личное Имя, живут в Нем: но Личное Имя — Имя имен — символ Тайны, — предел философии, вечная задача ее» (Мысль и язык. Диалектика XV, финал), а символ — «слово, в котором общечеловеческая мысль, обратно, усмотрела бы законную, т. е. внутренне-обязательную для себя, связь внешнего выражения и внутреннего содержания, или, иначе говоря, признало бы в новом имени — символ. Символичность слова, — в чем бы она ни заключалась, — требует вживания в именуемое, медитации над ним и, говоря предельно, — мистического постижения его» (Мысль и язык. Термин, VIII).

7. В этих определениях коренится единственное, на мой взгляд, фундаментальное различие между системами Флоренского и Витгенштейна, влекущее за собой все остальные:

8. Для Витгенштейна периода «Логико-философского трактата» «Мир есть совокупность фактов, а не вещей» (ЛФТ. 1.1.) — с этого положения, собственно и начинается трактат, а «факты в логическом пространстве суть мир» (ЛФТ. 1.13), т.е. фактичность мира есть функция языка. Точнее, язык, сам для себя являясь реальностью, не указывает и не репрезентирует, не проявляет и не выявляет никакую иную реальность, кроме себя.

9. Для Флоренского же, как и для всех других «философов имени» язык не «логичен» только. «…зрелое слово как-то ответствует реальности, есть само образ реальности» (Мысль и язык. Термин. IV.). — а всегда указывает на что-то ещё, вне его сущее, — как и сущее находит себя, обнаруживает себя в языке. Реальность = мир и язык коррелятивны друг другу, и ни один не является функцией друг друга; они равновесны и равночестны. «Язык» может и должен говорить о «мире», — иначе это просто «система знаков», за которыми ничто не стоит, «иначе созданное слово — как плева будет отвеяно временем и унесено в сторону от житницы человеческой культуры» (Мысль и язык. Термин, VIII). В этом — коренное отличие философских моделей, предложенных «философами имени» — и Витгенштейном. Русской традиции не понадобилось «онтологического поворота герменевтики на путеводной нити языка» (Гадамер): мы сразу же пошли по этому пути.