Бюллетень Библиотеки истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева». Вып. 18

И.Л. Данилова (Швеция, Гётеборгский университет). Шведские исследователи о русской философской традиции

Русская философская традиция изучается в Швеции как принципиально иная, несходная с западноевропейской, как выражение другого философского мышления. Непременным условием является понятийная переводимость трудов русских философов на английский и шведский языки. Очень важны причастность изучаемых трудов как к определенному контексту гуманитарных исследований, так и применимость их на практике. Самыми известными в Швеции именами русских мыслителей являются имена Льва Выготского, Михаила Бахтина, Павла Флоренского, Льва Карсавина. Как бы то ни было, однако именно они известны не только специалистам, но и широкому кругу гуманитариев.

О степени «включенности» в научный и общекультурный обиход идей русских мыслителей говорят следующие данные.

Педагогические работы Выготского и его теория развития личности, строго говоря не оформленная как философская концепция, приняты шведской психологией и педагогикой, включены как в университетские образовательные программы, так и в практическую работу психологов и педагогов [1]. Переведены те труды Выготского, которые необходимы педагогам-практикам [2]. В базе данных библиотеки Гётеборгского университета указаны 94 исследования по педагогике и психологии на русском, английском, немецком и шведском языках, свидетельствующие об активном процессе изучения идей Выготского.

Теоретическое наследие Бахтина в большей мере используется в исследованиях по литературоведению. За минувшие 25 лет в Швеции написано 30 литературоведческих работ, в которых используются идеи Бахтина. В базе данных библиотеки Гётеборгского университета 800 исследований со ссылками на труды Бахтина на 9 европейских языках. Следовательно, книги шведских литературоведов составляют небольшую часть этого континуума. На шведском языке опубликованы переводы литературоведческих работ Бахтина, их шведские наименования упрощены по сравнению с теми, к которым мы привыкли на русском языке: «Рабле и история смеха: творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и ренессанса» (перевод Ларса Фюра), «Диалогическое слово» (в сборник включены «Искусство и ответственность», «Ответ на вопрос журнала “Новый мир”», «Формы времени и хронотопа в романе», «Эпос и роман» (перевод Юхана Эберга), «Поэтика Достоевского» (перевод Ларса Фюра и Юхана Эберга), «Писатель и герой в эстетической деятельности» (перевод Кайсы Эберг-Линдстен) [3]. Эти книги ис-

пользуются как учебные пособия для студентов-филологов и историков культуры. В послесловии переводчика к книге «Диалогическое слово» Ю. Эберг отмечает, что с Бахтиным ведут диалог слависты, литературоведы, археологи, социологи, социоантропологи, исследователи культурных традиций, то есть исследователи, работающие на границах разных направлений [4]. Именно признание значения трудов Бахтина во всем мире, широкий спектр исследований, связанных с его именем, стали причиной введения его наследия в контекст шведской науки.

Наследие Флоренского тоже изучается во всем мире. Из 359 публикаций, связанных с его именем, хранящихся в библиотеке Гётеборгского университета, 352 написаны на английском языке и только 5 по-шведски. В Швеции известен и популярен перевод одного художественного произведения Флоренского – повести «Соль земли», сделанный Анной Смидхаммар – исследователем русской церковной истории и философии [5]. Кроме того, Пер-Арне Бодин, Ульф Абель и Фольке Сандгрен в 2003 г. издали книгу «Det ofattbara undret» («Недоступное уму чудо») – перевод на шведский язык молитв, обращенных к Богоматери, с иконописными ее изображениями. Издательство «Артос» адресовало эту книгу тем, кто стремится прикоснуться к духовности православной церкви. Названные издания выходили небольшими тиражами (количество экземпляров в тираже на книгах не указано) и являются библиографической редкостью.

Очень интересна книга Туве Андерссон «Det Sanna, det Goda och det Sköna» («Истина, Добро и Красота») [6], в которой представлены три измерения онтологии Флоренского. Взгляды философа на науку, религиозную философию и искусство здесь изложены в контексте, объединившем традиции русской православной церкви, взгляды славянофилов и учение символистов. Кроме того, показана связь идей Флоренского с философией М. Бубера, М. Хайдеггера и постмодернистов Левинаса и Марио (Lévinas and Marion). Т. Андерссон стремилась создать исследование, которое бы могло показать шведским читателям своеобразное синтетическое единство идей Бога, Человека и Мира в наследии Флоренского. Для привлечения внимания к особенностям мировидения русского философа она начинает книгу c истории о старце Исидоре и цитирует отрывки из перевода А. Смидхаммар. Далее Т. Андерссон пишет: «Флоренский считает, что Бог говорит с нами через создание, священное пронизывает и выражает себя в мире символически» [7]. Эта мысль тоже настраивает на восприятие образного стиля мышления русского философа. Проникновение в образность философского языка Флоренского и видение целостности его учения в принадлежности к православию выделяет книгу этого исследователя.

Онтология Флоренского рассматривается и в русском контексте в связи с философией всеединства Вл. Соловьева, С. Булгакова, Л. Карсавина, С. Франка. Истина, добро и красота у Флоренского связаны между собой и образуют Триединство. Формулируя свое понимание особенностей русской мысли в отличие от западноевропейской, она пишет: «Нам трудно мыслить триадой, не застревая в гегелевской диалектике. Русская же мысль обладает еще одним философским измерением – мистическим и, исходя из этого, выработала очень интересное триадическое мышление» [8].

В связи с именем Павла Флоренского следует упомянуть еще две книги, трактующие особенности русской философской традиции. Это исследования профессора Стокгольмского университета Пера-Арне Будина, более 20 лет изучающего русскую культуру и рассматривающего идеи Флоренского в ее контексте.

Цель ученого – именно осмысление границы между восточно-европейским (русским) и западно-европейским типами мировосприятия, а вместе с тем описание проявлений «русского мышления» в истории России. Аргументация его точки зрения содержится во многих работах [9], но здесь ограничимся двумя монографиями «Världen som ikon» («Мир как икона») и «Eternity and Time» («Вечность и время»). Важно подчеркнуть, что его работы всегда имеют просветительскую задачу, то есть стремятся познакомить шведских читателей с существенными чертами русской культуры, литературы, церковности, кроме того, внести ясность в представления о России. Они используются как учебные пособия для студентов.

В книге «Мир как икона» П.-А. Будин пишет о широкой европейской образованности Флоренского и характеризует мировоззрение философа как преобразующее картину мира в икону, пересоздающее мир с точки зрения первичности духа над материей. Автор излагает идеи Флоренского выборочно, эскизно, обращая внимание на его понимание человеческих отношений. Он также обращает внимание на философию парадоксов Флоренского, связанную с приближением человека к таинственному, чудесному присутствию Бога, подчеркивает, что парадоксы и антитезы пронизывают толкование Флоренским Библии, византийских православных гимнов. Особенно значимым исследователь считает изложение Флоренским храмового действа как центра бытия и толкование иконописи. При этом естественнонаучные и математические взгляды Флоренского не входят в противоречие с его религиозным миросозерцанием, но образуют некое единство, восходящее к средневековому целостному типу мышления, единство, не свойственное западноевропейскому образу мысли ни на рубеже XIX–ХХ веков, ни теперь.

Все изложенное выше свидетельствует о стремлении исследователя выявить самые яркие моменты несовпадения взглядов Флоренского с европейским позитивизмом, хотя прямого сравнения в данной книге нет.

В монографии «Eternity and Time» прослежен процесс трансформации византийских традиций в русском контексте. В главе «The Trinity» несколько страниц посвящено изложению Письма четвертого из теодицеи Флоренского «Столп и утверждение истины», цитируемого по московскому изданию 1914 г. [10] В данной работе он более подробно и полно представляет текст самого Флоренского, который передает сложность стиля русского философа.

В работах П.-А. Будина рассмотрены, в основном, те идеи отца Павла Флоренского, которые помогают шведскому читателю прикоснуться к тайне духовности православной церкви. Акцент делается на содержание духовной традиции, мало известной и кажущейся непонятной в Швеции. Его несомненная заслуга в том, что он, владея русским языком и толкуя идеи русского философа, вводит их в культурный дискурс Швеции. Примечательно, что знание об учении Флоренского входит в шведскую культуру как знание о непознанном, таинственном, чудесном.

Имя Льва Карсавина только упоминается в исследовании Туве Андерссон в связи с русской традицией философии всеединства, но основы его взглядов не рассматриваются. Наследие этого философа вписано в историю не только русской, но и европейской философской мысли, в историю персонализма. Для изучения философских взглядов Карсавина база данных библиотеки Гётеборгского университета предлагает 80 книг и статей, из них 76 на английском языке, 2 на шведском, 1 на русском.

В Швеции единственным исследователем философии Карсавина стала Елена Намли, защитившая докторскую диссертацию по теме «Онтологическое обоснование этики. Анализ персонализма Льва Карсавина» на шведском языке [11]. Исследователь так объясняет свой выбор: «Карсавин является одним из самых радикальных представителей русской этической мысли во всем ее метафизическом напряжении. В его философии, иногда почти в гротескной форме, есть почти все, что занимало и других мыслителей рассматриваемого философского контекста» [12]. Прослеживая становление философской системы Карсавина, исследователь видит своеобразие русской философской мысли в том, что «русская традиция резко отличается от западной посткантианской философии отсутствием интереса к разработке нормативной теории, <…> содержащей критерии верного нравственного выбора. <…> В русской традиции обсуждается не содержание должного, а его метафизический статус» [13]. И этика Карсавина представлена в работе как пример осознанного философского выбора, результатом которого стало отрицание автономности нормативной теории и даже самой ее необходимости в русской этической мысли. Центральным моментом концепции Е. Намли является предположение, что этика Карсавина описывает особый нравственный опыт, проявляющийся в трагических ситуациях, когда рациональный выбор немыслим, но интуиция морального характера ситуации сохраняется. И далее исследователь связывает этику Карсавина с романами Достоевского и делает вывод, что опыт преображения зла выдвигается целым рядом русских писателей и философов. Она считает необходимым изучение этого материала для понимания специфики всей русской философии морали, которая выражает сознательный философский вызов той традиции, которая, опираясь на Канта, определила границу нравственного опыта.

Продолжением изучения темы своеобразия русской философской традиции и особенностей ее диалога с традицией западной стала книга Е. Намли «Борьба с разумом. Русская критика западноевропейского рационализма» [14], в которой рассматривается неприятие рационализма в произведениях Достоевского, Л. Шестова и Бахтина. Это исследование еще точнее обозначает грань, разделяющую ограниченность рационализма, и раскрывает актуальность критики рационализма с точки зрения русской философии для современной этики и теории морали. Работы Е. Намли привносят в шведскую науку высокую культуру философской дискуссии и свидетельствуют о переходе изучения всей русской философской традиции на новый уровень обобщения в рамках философской методологии.

Суммируя изложенные в статье наблюдения, следует отметить, что изучение русской философской традиции развивается и постепенно усложняется. Оно переходит из области прикладных исследований в область теории познания и этики, что говорит о благоприятно складывающихся условиях для расширения спектра проблем философии.

До сих пор в Швеции не опубликовано ни одной работы о произведениях А.Ф. Лосева. Почему? Возможно, наследие Алексея Федоровича слишком сложно, многоаспектно, кажется насыщенным противоречиями. Н.О. Лосский считал, что «из всех русских философов Лосев наиболее крайний сторонник диалектического метода, наиболее презрительно относящийся к закону противоречия и наиболее резко выражающий свои мысли в самопротиворечивой форме» [15]. Для понимания диалектики Лосева необходима особая подготовка, такого исследователя, вероятно, пока в Швеции нет. Но, как очевидно, есть условия для его появления.

---

1 Об этом: Данилова И.Л. Влияние идей Л.Выготского и М. Бахтина на дискурс креативной педагогики Швеции // Философия творчества, дискурс креативности, современные креативные практики. Екатеринбург, 2010. С. 272–275. Sӓljo R. Lӓrande & kulturella redskap. Om lӓroprocesser och det kollektiva minnet. (Образование и инструменты культуры. О процессах обучения и коллективной памяти). Stockholm, 2005.

2 Vygotskij L.S. Psykologi och dialektik / Ӧv. H. Lars. Stockholm, 1981; Fantasi i kreativitet i barndomen / Ӧv.: K. Ӧberg-Lindsten. Göteborg, 1995.

3 Bachtin M. Det dialogiska ordet / Ӧv.: J. Ӧberg. Grabo, 1988 & 1991; Dostoevskijs poetik / Ӧv.: L. Fyr & J. Ӧberg. Grabo, 1991; Rabelias och sktattens historia: F. Rabelias’ verk och den folkliga kulturen under medeltiden och renässansen / Ӧv.: L. Fyhr. Grabo, Anthropos, 1991 & 2007. Författaren och hjälten i den estetiska verksamheten / Ӧv. K. Ӧberg-Lindsten.

4 Bachtin M. Det dialogiska ordet. Grabo, 1988 & 1991. S. 230.

5 Florenckij P. Jordens salt / Ӧv.: A. Smidhammar. Skelleftea, 1994.

6 Andersson T. Det Sanna, det Goda och det Schöna. Dimensoner av Pavel Florenskijs ontologi. Skelleftea, 2008.

7 Ibid. S. 8.

8 Ibid. S.10. Перевод цитат из произведений Флоренского на шведский язык был сделан литературоведом Ириной Карлсон.

9 Bodin P.-A. Den oväntade glädjen. Studier i den ortodoxa andliga traditionen. Skelleftea, 1991; Ryssland och Europa: en kulturhistorisk studie. Stockholm, 1993; Ryssland: idéer och identiteter. Skelleftea, 2001; Kyssen i Ryssland och andra essäer om rysk litteratur och kultur. Skelleftea, 2002; Världen som ikon. Skelleftea, 2006; Eternity and time: studies in Russian litterature and the orthodox tradition. Acta Universitatis Stockholmiernas, 2007.

10 Bodin P.-A. Eternity and time: studies in Russian litterature and the orthodox tradition. Acta Universitatis Stockholmiernas. 2007. S. 116–118.

11 Namli E. Etikens ontologiska grund. En analys av Lev Karsavins personalism. Skelleftea, 2000.

12 Намли Е. Философия симфонической личности Льва Карсавина. К вопросу об онтологичности русской этики // On the Verge. Russian thought between the nineteenth and the twentieth centuries / Ed. F. Björling. Slavica Lundesia. 2001. № 21. S. 33–45.

13 Ibid. S. 34.

14 Namli E. Kamp med förnuftet. Rysk kritik av västerländsk rationalism. Skelleftea, 2009.

15 Цит. по: Алексей Федорович Лосев. Из творческого наследия. Современники о мыслителе. М., 2007. C. 522.

• К содержанию бюллетеня