Бюллетень Библиотеки истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева». Вып. 18

Троицкий В.П. Семинар «Русская философия». Хроника: октябрь 2012 – июнь 2013 г.

Заседание № 92 (30 октября 2012 г.)

Докладчик: Василий Викторович Ванчугов (РУДН, МГУ).

Тема: «Новый свет умопостигаемый». История изучения американской философии в России: проблемы и перспективы.

Председательствующий: В.П. Троицкий.

Участвовали: Агарков В.И., Взорова Е.А., Вольская Г.А., Галицкая Г.В., Завальский Д.В., Знонт Куок Куан, Захаров А.В., Иванова Е.В., Китаева Е.Л., Козырев А.П., Май К Да, Режабек Б.Г., Русова Е.Н., Скурлатов В.И., Эверстова Л.Н. Всего: 15 человек.

Тезисы доклада: 1. Если в эпоху Просвещения в представлении Нового Света для россиян доминировал Франклин, а сопоставимой с ним фигурой у нас являлся Ломоносов, то к началу ХХ века вперед вышли трансценденталисты, а с нашей стороны знаковой фигурой стал Лев Толстой, для Нового Света представлявший Россию, а в России – Новый Свет. Именно Толстой содействовал распространению в России некоторых работ американских трансценденталистов: и в толстовский «Круг чтения», и в «Пути жизни» попали произведения Г.Д. Торо и Р.У. Эмерсона.

Первая роль в плеяде трансценденталистов не только в Америке, но и в России всегда отводилась Эмерсону. По-русски были изданы его «Сочинения» (Т.1–2, СПб., 1901–1902); «Нравственная философия» (Ч.1–2, СПб., 1868); «О бессмертии души» (М., 1887); «Высшая душа» (М., 1902); «О доверии к себе» (2-е изд., М., 1904); «Избранники человечества» (М., 1912). Однажды Эмерсоном увлекся даже сам обер-прокурор Синода К. Победоносцев, который поместил в своем «Московском сборнике» (1896) перевод эссе из эмерсоновского сборника «Общество и одиночество» (1870).

Статус Эмерсона в среде русской читающей публики точнее всего определялся в статье анонима, предваряющей публикацию сочинений трансценденталиста: «Эмерсон – писатель, философ и моралист». Тот же набор качеств, что и у Толстого. В Эмерсоне автор видит совмещение «метафизического склада ума представителей туманной философии Германии со здравым, практическим смыслом американца. Хотя великим философом Эмерсона назвать нельзя (он не создал “школы”, не открыл нового направления в философии, не оставил после себя законченной цельной философской системы)», его следует, считает автор, «признать замечательным философским умом, будящим мысль, приковывающим ее к высшим духовным интересам и заставляющим ее отзываться на основные вопросы жизни».

Тем не менее, несмотря на усилия некоторых публицистов, ценителей чистых чувств и сильных помыслов, Эмерсон и Торо остались почти незамеченными русской философской мыслью. Лишь в «Логосе» появилась как-то рецензия Б.В. Яковенко на «Избранников человечества» Эмерсона (1913, Кн. 3–4), да во втором издании «Философского словаря логики, психологии, этики, эстетики и метафизики» (М., 1913) Э. Радлова затерялась статья в один абзац на семь строк, посвященная трансценденталисту номер один, но споров об этих мыслителях не было.

Зато был замечен и отмечен – и философами, и читающей публикой, – американский прагматизм.

2. Идея «третьего», «срединного», «золотого» пути проявляет себя едва ли не во всех без исключения философских процессах, звучит в различных формулировках на всех континентах, во все времена. «Я надеюсь убедить вас, что прагматизм и есть тот средний, примиряющий путь философии, который вы ищете…». Так обратился У. Джеймс (в иной транскрипции – Джемс) к американским слушателям в 1907 г. А что с чем примирялось здесь? Прагматизм, прагматическая философия, сохраняя тесную внутреннюю связь с фактами, «ни в начале, ни в конце не выпроваживает за дверь положительных религиозных построений: она с ними сохраняет интимную близость». Вскоре читателями сочинения Джеймса «Прагматизм» оказались и российские мыслители, как минимум уже второе столетие мечтавшие о «срединном пути» как естественном способе обретения истины. Уступив по времени публикации перевода этого сочинения Германии (1908), Россия опередила Италию и Францию, где книга «Прагматизм. Новое название для некоторых старых методов мышления» вышла в 1911 г. В России она появилась в Санкт-Петербурге в 1910 г. в серии «Библиотека современной философии».

Применительно к ситуации общения с прагматизмом, можно представить «русскую мысль» в упрощенном, но при этом и более привычном одномерном измерении – в перечне школ и философских течений, прежде всего тех из них, которым было предназначено быть его противниками. Несмотря на внутрироссийские подразделения в течениях, раздоры между их приверженцами, их родовое свойство проявлялось в том, что уже самим прагматизмом они заносились в разряд «интеллектуалистических» или «рационалистических». К такого рода потенциальным противникам прагматизма в России можно отнести гегельянцев, неокантианцев и эмпириокритицистов.

Начнем наше обозрение прежде всего с тех, против кого давно выступал сам Джеймс. В его книге «Воля к вере и другие очерки популярной философии» (1897) была напечатана статья «О некоторых гегелизмах», в основе которой лежала лекция, прочитанная Джеймсом еще в 1891 г. Цель ее – разбор «странного увлечения в британской и американской философии». Речь шла именно об увлечении гегелевской философией. То, что для Америки было «модой», давно являлось повседневностью интеллектуальной жизни России XIX века. Гегельянство – одно из интеллектуальных «пристрастий» нашей интеллигенции; история русской философии вообще богата свидетельствами всякого рода увлечений и чрезмерностей.

Но ко времени появления прагматизма гегельянство в России давно было «не в моде». На гегельянстве по-прежнему воспитывались, но на него уже не молились. Почти поголовное увлечение выпало на долю другого учения, также импортированного из Германии. Слабый интерес к Канту компенсировался к началу ХХ века чрезмерным вниманием к неокантианству. Следуя воззванию «назад к Канту», большинство сделавших шаг в этом направлении попадало к одному из неокантианцев, да так и оставались на долгое время под его влиянием, «сидя у ног» нового «учителя», например Г. Когена или П. Наторпа.

Духом обновления были охвачены в России сторонники философии Маха и идеологии Маркса – эмпириокритицисты. Экспериментируя с идеями Маха и Авенариуса, один из них, П.С. Юшкевич, не удержался от соблазна создать новую систему – эмпириосимволизм. Другой последователь эмпириокритицизма, А.А. Богданов, выступил с «Философией живого опыта». Его эмпириомонизм оказался «социально-трудовым миропониманием», новым пониманием элементов опыта, «чувственно-трудовым»: эти элементы, говорил философ, – «продукт социального усилия, в работе или в мышлении; они обособляются в зависимости от практических потребностей, развиваются и накапливаются с ростом и усложнением системы труда. Как опыт в целом, так и каждый его элемент есть одновременно стихийное сопротивление и целесообразная активность, чувственный материал в кристалле труда». Однако В.И. Ульянов под псевдонимом «Н. Ильин» выпустит партийный аналог папской энциклики – книгу «Материализм и эмпириокритицизм». Выступившие против марксистской схоластики сторонники «философии чистого опыта» – А.А. Богданов, Валентинов (Вольский Н.В.), В. В. Лесевич и др. – все же представляли одно из проявлений «интеллектуализма», куда прагматист Джеймс зачислял и гегельянство с неокантианством.

Уже одна краткая библиография показывает широкое (и по географии, и по характеру печатных изданий – философских, богословских, развлекательно-просветительских) распространение идей прагматизма в России, как и плотность заполнения временного интервала по годам. Можно с уверенностью утверждать, что прагматизм получил в России широкое распространение. Но возникла ли русская форма прагматизма? появился ли хоть один прагматист в российском философском сообществе?

Среди открыто примкнувших к Джеймсу мы можем назвать только Вениамина Михайловича Хвостова (1868–1920), но он вскоре выпал из историко-философского процесса. Не примкнувшими, но понявшими прагматизм, оказались лишь «идеалисты» (или «нео-идеалисты»), в частности, Н.А. Бердяев и С.Н. Булгаков. Как уже было сказано, прагматизм встретил определенное противодействие со стороны гегельянцев, неокантианцев и эмпириокритицистов (которых лучше обозначить как «критических реалистов»), причем со стороны одного из них – Юшкевича – было немало сделано и для распространения идей Джеймса (переводы и несколько аналитических статей). Противодействие со стороны этих форм «интеллектуализма», оставившее заметный след, мало препятствовало распространению прагматизма. Зато более полезным было взаимодействие прагматизма с представителями русского «идеализма», пытавшихся найти с ним точки соприкосновения. Хотя никто не стал прагматистом формально, некоторые построения части российских мыслителей были явно переформулированы после прочтения работ Джеймса. Он не имел в России почитателей, но зато – множество читателей.

3. К началу ХХ века в России дошла очередь до специальных работ, проливающих свет на то, что делается в Америке в области философии. Первопроходцем в этом направлении оказался Борис Валентинович Яковенко (1884–1949). Прибыв в Россию после обучения в Германии, будучи сторонником философии как чистого знания, Яковенко в большей степени, чем его единомышленники, тяготел к описанию национальных философий. Для «Логоса» Яковенко написал: «Немецкая философия за последние годы» (1910), «Итальянская философия последнего времени» (1910); в «Северных записках» появилась статья «О положении и задачах философии в России» (1915). Затем он добрался до философии чешской и американской. Последней на тот момент практически не существовало для нас, согласно российским учебникам по истории философии, или второму изданию «Философского словаря» под редакцией Радлова, или «Новому Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона».

Сведения об американской философии, доступные на русском языке и известные Яковенко, на тот момент были представлены в следующих изданиях: в начале второй части первого тома А. де Токвиля «Демократия в Америке» – «О философском мышлении американцев»; небольшой раздел «Философия в Северной Америке» в приложении к «Истории новой философии в сжатом очерке» Ф. Ибервега и М.Г. Гейнце; несколько страниц из «Истории новой философии» Р. Фалькенберга; раздел о Джеймсе в «Современной философии» Г. Гефдинга. Как бы то ни было, в 1913 г. в «Логосе» появился обзор «Современная американская философия», где в качестве источников информации автором перечислены в основном работы на английском языке. Так, с учетом первоисточников, Яковенко занялся тем, что американцы называют «Bridging the Gap» — «наведением мостов» между Россией и Новым Светом.

Второй значимый вклад в разработку истории американской философии сделал Давид Юрьевич Квитко (1889–1942). Отдав дань отечественной мысли, он опубликовав несколько статей («Проблемы пространства, времени и материи у неореалиста Александера», «Философия инструментализма Джона Дьюи») и издал «Очерки современной англо-американской философии» (М.-Л., 1936), ставшие учебным пособием для формирующегося поколения советских философов. Если сравнивать его очерки с очерками Яковенко, можно сказать, что хотя источники остались примерно те же, но выбран был совершенно новый угол зрения: очерки Квитко написаны с точки зрения «основного вопроса философии» (то есть, решая фундаментальный вопрос «об отношении мышления к бытию»), и принадлежность философа к той или иной школе рассматривается только под этим углом зрения. Марксистская трактовка «основного вопроса философии» – это была своего рода нить Ариадны в лабиринте буржуазной философии.

4. Самой оригинальной чертой современной ему (речь идет о 1919 г.) философии П.П. Блонский считал то, что значительная часть определений содержит в себе слово «жизнь». «Современная философия желает перестать быть отвлеченной теоретической дисциплиной, и наиболее видные представители ее – Джемс и другие прагматисты, Бергсон, Эйкен, Дильтей, Бутру, Ройс, Коген, Авенариус и др., стремятся сделать ее философией активной цельной жизни… Такая философия чревата будущим». Блонскому еще памятно время, когда «голос историков философии становился все безнадежнее, по мере того как они приближались к современности», теперь же слышится ему, что голоса даже наиболее сдержанных историков современной философии «звучат оптимизмом». По мнению Блонского, «сумерки философии» уже прошли. Замечает он также и то, что произошли существенные изменения в расположении философских центров: «следует отметить, что географически центр философии как будто немного перемещается», и «в наши дни целый ряд очень крупных имен, например, Джемса, Ройса, Дуэ (Дьюи), Уорда, Мюнстерберга, Сантаяны и др. дан Соединенными Штатами, из которых вышли и такие значительные философские течения, как прагматизм и нео-реализм».

Под «философским американизмом» Блонский понимает прагматизм и нео-реализм. До этого, изучая историю восприятий американской философии в России, мы имели дело в основном с прагматизмом. Вниманием, как видим, стал пользоваться нео-реализм.

Определением заслуг нео-реализма занимался Б.В. Яковенко, одним из первых отметивший в России это направление англоязычной мысли. Возникновение прагматизма и нео-реализма на американской почве видится ему имеющим большое симптоматическое значение. Прежде всего, эти направления воспринимаются им как «продукты приспособления старых эмпиристических и реалистических схем к жизненному нерву американской философской мысли». В прагматизме, подчеркивает Яковенко, слышен протест против «интеллектуалистических стремлений унифицировать сущее» и «предостережение от схематизирующего метода в философии»; а нео-реализм «протестует против субъективизма вообще, против “эго-центрического предикамента” во всех его проявлениях». И даже, подчеркивает он, если бы прагматизм с нео-реализмом «не дали никаких плодотворных решений ни одной из главных проблем философской мысли, то уже за одну формулировку таких отчетливых и ярких лозунгов и призывов нельзя было бы отказать им в громадном философском значении».

Среди всех изданий того времени нас больше всего интересует сборник статей «Пути реализма», напечатанный в Москве в 1926 г. Этот сборник был отмечен Н.О. Лосским в его «Истории русской философии», где он указал, что эта группа российских философов, авторы сборника назвали свое направление «интуитивистическим реализмом, имея в виду сходство интуитивизма Лосского с англо-американским нео-реализмом Александера, Лэрда, Монтэгю и др.».

Выход сборника «Пути реализма» показал, что при наличии благоприятных условий мы бы имели «поворот к реализму», за которым мог бы последовать и «аналитический поворот», а на распутье стояли бы представители различных философских направлений, включая собственных прагматистов (вспомним «философию действия» В.Н. Муравьева). Однако участие в этом «повороте» оказалось невозможным, хотя путь к реализму и мог быть на руку новой власти, ибо его участниками изобретались аргументы против любых форм идеализма с целью передать первенство здравому смыслу. Но в России тяготели не к здравому смыслу, а к диалектическому материализму, и потому всякие философские «повороты» воспринимались стоящими под знаменами марксизма только как отворачивание от истинно верного учения, завещанного классиками. Утопичным было даже заявленное участниками сборника желание сохранить «онтологический нейтрализм», когда все явления делились уже на правые и левые, пролетарские и буржуазные. Поворот к реализму был нереален, в СССР грянул «поворот на философском фронте».

В сороковые годы на «философских фронтах» в Советском Союзе настали перемены, которые изменили соотношение сил. Знамением времени была публикация сборника статей «За поворот на философском фронте» (М.-Л., 1931). Примерно в то же время не менее значительные изменения в общественном климате произошли в Германии, где философские посты захватили такие же мракобесы, как и в России. С 1933 г. начинается эмиграция немецких мыслителей в Америку. После убийства в 1936 г. студентом-нацистом М. Шлика, руководившего семинаром, на основе которого сформировался Венский кружок, в Америке оказываются практически все его представители: Р. Карнап, Г. Рейхенбах, К. Гемпель, О. Нейрат, Г. Фейгль. В итоге состоялась трансляция идей Венского кружка в американcкое философское сообщество. Так в Америке потихоньку произошел «аналитический поворот», после которого трансцендентализм и прагматизм отошли на второй план.

5. Как выяснилось в ходе нашего исследования, «золотой век» американской философии предстал перед российскими мыслителями прежде всего в виде прагматизма, причем в большей степени – в изложении У. Джеймса. Знакомство с основными произведениями прагматической ориентации произошло в России практически одновременно с Европой. Наряду со своевременностью реакции, «одновременностью» с Европой в постижении прагматизма, можно отметить также несомненную быстроту распространения его идей в России. Успех был не в смысле множества последователей, а в смысле обилия оппонентов, пожелавших не только высказаться, но и сказавших нечто дельное. В период Советского Союза, как это ни странно, представление фигур «золотого века» американской философии оказалось не только более равномерным (устранено, в частности, доминирование Джеймса), но и более полным. Однако целью советских историографов, библиографов, переводчиков, редакторов и прочих было не понимание, а показ реакционного характера буржуазной мысли. Если в начале XX века информации не хватало и высказывающиеся о прагматизме кое-что додумывали, то в советское время при относительном достатке информации многое выдумывалось в угоду принятой идеологии. Разница последствий огромная: в первом случае философия если и не оплодотворилась, то укрепилась за счет достойно организованной полемики; во втором же случае произошло ее оскудение, деградация философского сообщества, скрываемая количеством кандидатов и докторов «философских наук». Общий тон тому времени задавала холодная война между двумя сверхдержавами – СССР и США. Но обострение отношений имело один заметный положительный эффект: в США открылось огромное количество советологических центров при университетах.

Мы шли к источнику «нового света» в философии, да так и не дошли… Теперь они сами идут к нам, к примеру, через переформатирование образовательного процесса. Глобализация образования и его стандартизация при доминировании английского языка, при позиционировании его как языка науки, современной латыни, влияют не только косвенно, но и прямо на философский процесс в России. И эксперимент по массовому производству интеллектуалов, философов новой формации, уже начался (в некоторых российских университетах курсы по философии уже читаются российскими специалистами на английском языке; пока для иностранцев, но потом так будет и для местных). Одни увидели в этом признаки вырождения, другие обрели надежду на обретение настоящей философии. В ближайшие годы много дел, и вдруг, именно благодаря им, американцам, наступит «золотой век» русской философии? Впрочем, возможно, и век «железный».

Из вопросов и обсуждений: 1. Выступающие благодарили докладчика за весьма наглядную и подробную панораму философии, обрисованную в докладе, и констатировали, что взгляд на историю русской мысли «сквозь призму» американской философии позволяет по-новому трактовать многие сюжеты и личные выборы в нашей интеллектуальной истории. 2. Как заметил А.П. Козырев, не случайно тот же П.П. Блонский в дальнейшем развивал особое педологическое направление в психологии, – здесь очевиден прагматический след. 3. На вопрос В.П. Троицкого, можно ли констатировать «американское» влияние на разработки, к примеру, «научной организации труда» Ю.А. Гастева или методологической школы Г.П. Щедровицкого, докладчик ответил утвердительно: типологическая близость тут налицо, но вопрос о реальных путях влияния и заимствованиях надо еще изучать. 4. Б.Г. Режабек предложил включить в панораму американо-российских идейных связей фигуры таких философствующих писателей, как Лонгфелло и Уитмен. Докладчик с такой постановкой вопроса в принципе согласился, подчеркнув при этом, что в его задачи входило рассмотрение прежде всего институциональной американской философии.

• Семинар «Русская философия». Хроника

• Бюллетень. Вып. 18