Бюллетень. Номер тринадцатый. Наши публикации

Приходько И.С. «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет...»:
Блок и Достоевский. Комментаторская реплика к стихотворению
А. Блока «Вот Он — Христос...» 10 октября 1905 г.

* * *

Евгению Иванову

Вот Он — Христос — в цепях и розах —
За решеткой моей тюрьмы.
Вот Агнец Кроткий в белых ризах
Пришел и смотрит в окно тюрьмы.

В простом окладе синего неба
Его икона смотрит в окно.
Убогий художник создал небо.
Но Лик и синее небо — одно.

Единый, Светлый, немного грустный —
За Ним восходит хлебный злак,
На пригорке лежит огород капустный,
И березки и елки бегут в овраг.

И все так близко и так далеко,
Что, стоя рядом, достичь нельзя,
И не постигнешь синего Ока,
Пока не станешь сам, как стезя...

Пока такой же нищий не будешь,
Не ляжешь, истоптан, в глухой овраг,
Обо всем не забудешь, и всего не разлюбишь,
И не поблекнешь, как мертвый злак.

10 октября 1905

Стихотворение посвящено Е.П. Иванову и отражает его человеческую сущность. Встретившись в религиозно-философском собрании в 1902 г., Блок и Иванов вели долгий спор о Христе. Глубоко верующий человек в старообрядческом исповедании, Иванов сердцем впитал заповеди Христа о любви и смирении. Блок в диалоге с ним бунтовал: <«...>не пойду врачеваться к Христу. Я его не знаю и не знал никогда» [8, 105]¹. В письме к А. Белому от 7 апреля 1904 г. Блок характеризует Иванова как «юродивого, нищего духом», которому уготована будущность «блаженного» [8, 100]. Чистота и тишина его души, способность к любви и самоотверженному служению покоряют Блока, Иванов становится его близким другом через всю жизнь. Стихотворение знаменует сдвиг, который происходит в сознании Блока под влиянием Е.П. Иванова. Подсказан Ивановым и характерный для старообрядцев образ «хлебного злака», воплощающий Христа: накануне при встрече с Блоком он говорил, что видит Христа «колосящимся», «в полях грядущим»². Этот укоренившийся в глубине народного сознания образ опирается на евангельскую притчу о зерне, брошенном в землю, чтобы умереть и прорасти, принеся плод сторицею, раскрывающую смысл смерти и воскресения Христа (Ин: 12, 24)³.

Однако не только Е.П. Иванов приводит Блока к размышлению над тайной смерти и воскресения, символизированной в зерне. Этот евангельский стих, как известно, взял эпиграфом к роману «Братья Карамазовы» и неоднократно обращается к нему в ходе романа Достоевский. Влияние Достоевского на Блока, начиная с 1902 г., было огромным. В письме к Любови Дмитриевне Менделеевой из Бад-Наугейма от 13 июня 1903 г., накануне свадьбы, он пишет: «Лучшее, что есть, я вычитываю из Достоевского» [8, 57]. И здесь же, в другом письме: «выбился из колеи. Скоро отыщу точки устоя у Соловьева и Достоевского. Нужно "задуматься" (курсив Блока. — И.П.), чтобы понять хоть что-нибудь» [8, 58].

В письмах этого периода к другим адресатам также встречаются отсылки к Достоевскому. В письме к отцу от 5 августа 1902 г., отдавая преимущество "созерцанию" (творчеству) перед "испытанием" в значении исследования, науки («иногда кажется, что наука — "суета", которой "служенье муз не терпит"»), Блок замечает, что делает это «не в первобытно-романтическом, а скорее — в "реально-Достоевском" стиле, в котором созерцание углубленно, а не порхает» [8, 40—41].

Свои переживания возрастающих сил Блок в это время соотносит с переживаниями героя Достоевского: «...я ощущаю (как подросток Аркадий Долгорукий) желание "трех жизней"» (в письме к З.Н. Гиппиус, июль 1902 г.) [8, 34]. Об этом же 23 июля 1902 г. А.В. Гиппиусу: «Это именно так, ибо я ощущаю скорее нужду "ощутить" "три жизни" («Подросток»), чем провести одну в сплошном созерцании» [8, 36]. "Созерцание" предпочтительнее "науки", т.е. философии и филологии, но живая жизнь, исполненная чувства и действия, побеждает в его душе и созерцание: «Ни одного "чувствования" я не отдам за тьму созерцаний» (А.В. Гиппиусу, 23 июля 1902 г.) [8, 36]; «Я лично и "пока" не отдам ни пяди "жизненной драмы" за тончайшее "мистическое созерцание"» (А.В. Гиппиусу, 23 июля 1902 г.) [8, 37]. Страстная устремленность в будущее, ожидание потрясений и перемен, готовность принять, что бы это будущее ни принесло с собою, также подсвечены у Блока энергиями Достоевского: «Вселенский голос плачет о прошлом покое и о грядущем перевороте. В нем и сожаление и желание» (А.В. Гиппиусу, 23 июля 1902 г.) [8, 36]; «Разве можно миновать "мрак", идя к "свету"?» (А.В. Гиппиусу, 23 июля 1902 г.) [37]; «...все еще мне мечтается о крутом (не внезапном ли?) дорожном повороте, долженствующем вывести из "потемок" (хотя бы "вселенских") на "свет божий"» (отцу, 5 августа 1902 г.) [8, 40].

Мысли о смерти и воскресении, которые были особенно неотступны в это лето в связи со смертью деда, также во многом подсказаны Блоку Достоевским: «Если я пойму свой личный конец как символ вселенского (или хотя бы неличный, конец известного духовного периода), то ведь, во всяком случае, примирюсь хоть немного с кажущейся неудовлетворенностью апокалипсических ожиданий <...>я буду хоть и со слезами "золотого мальчика" (не примите за аллегорию), но уверенно ждать свой "беспечальный Век Златой". И дождусь, хоть бы пришлось прожить ужасы "трех жизней". Тогда в смертном сне должна явиться эта мечта воскресения — "она, мчащаяся по ржи", как Достоевскому явится "новый град Петербург, сходящий с неба"» (З.Н. Гиппиус, июль, 1902 г.) [8, 35]. Мысли о смерти и воскресении подкрепляются цитатами из Священного Писания и Литургии. Благодаря отца за присланные им письма Спекторского, Блок говорит, что они интересны ему как "апокалиптику", иногда «чающему воскресения мертвых и жизни будущего века"» [8, 41].

В письме Е.П. Иванову, непосредственно предшествующему созданию стихотворения «Вот Он — Христос...», читаем: «Но странно, странно, — мне хочется радоваться за свое прошлое (и близкое и далекое) и, м. б., — за будущее. Днями теперь чувствую, что молодею. Днями становлюсь легкомысленным мальчишкой, страшно интересующимся Достоевским, причем душа не лежит плотно и страстно на его страницах, как бывало всегда, — а скорее как бы танцует (курсив Блока. — И.П.) на них» [8, 133].

Это была яркая и легкая осень Александра Блока: «Часто хорошо и радостно, — пишет он А. Белому 2 октября 1905 г. — Кто-то говорит мне, что я очень легко могу стать Купиной. Нет причины не верить. Преследуемый Аполлоном, я превращусь в осенний куст золотой, одетый сеткой дождя на лесной поляне. Ветер повеет, и колючие мои руки запляшут свободно» [8, 136]. А в следующем письме, от 15 октября 1905 г. — продолжение: «Купина, под которой я разумел, как вспоминаю, не символ Богоматери, а обыкновенный терновый куст, который растет себе среди поля и горит...» [8, 137]. В стихотворении «Вот Он — Христос...», подобно тому как он в письмах к Белому почувствовал себя Купиной, Блок представляет через неопределенно-личное употребление глаголов 2-го лица единственного числа свое перевоплощение в зерно, обреченное на умирание в земле, но содержащее ростки новой жизни:

Пока такой же нищий не будешь,
Не ляжешь, истоптан, в глухой овраг,
Обо всем не забудешь, и всего не разлюбишь,
И не поблекнешь, как мертвый злак.

В стихотворении «Полюби эту вечность болот...», написанном несколько раньше (июнь 1905), горящий куст-Купина и зерно-злак объединены в параллельных стихах:

Этот злак, что сгорел, — не умрет,
Этот куст — без нетления — тощ.

Другая тема стихотворения, непосредственно связанная с притчей о зерне, а также с Достоевским, — «нищета духа», восходящая к первой из «Заповедей блаженств» (Мф. 5, 3). Блоковское решение этой темы связано прежде всего с образом Христа, воплощающего вершину «нищеты духовной», в своей земной жизни не имеющего где приклонить главу, друга мытарям и грешникам, умывающего ноги ученикам своим, пришедшего в грешный мир не судить, а спасти его, принявшего крестную муку и смерть во имя спасения и обновления жизни. Евангельская формула «нищие духом» становится краеугольной в статье «Безвременье» (1906). Здесь рождается мотив «ухода», который станет ведущим в ряде произведений Блока: «Мудры мы, ибо нищи духом; добровольно сиротеем, добровольно возьмем палку и узелок и потащимся по российским равнинам...» [5, 82]. И здесь же, в этой статье, главная фигура — Достоевский: «Передо мною вырастают два демона, ведущие под руки третьего — слепого и могучего, пребывающего под страхом вечной пытки. Это — Лермонтов, Гоголь и Достоевский» [5, 76]. «Хитрые и мудрые колдуны ведут под руки слепца» [5, 79]. Слепец «был послан в мир на страдание и воплотился. Он мечтал о Боге, о России, о восстановлении мировой справедливости, о защите униженных и оскорбленных и о воплощении мечты своей» [5, 78—79]. Первые два «витают над туманами, не падая в их беспросветную глубь» [5, 80]; третий же, «очертя голову бросается в туман, летит и падает в падучей» [5, 79]. В отличие от двух других, которые «никогда не портят мечты своей, не ища в ней плоти и крови», Достоевский «носит в душе вечную тревогу, подступает вплотную к мечте, ищет в ней плоти и крови» [5, 79]. «От первых перешла к нам мудрость, от второго, может быть, — только опыт страдания» [5, 80]. Первые два «узнали ту кристальную тишину, звонкую, как голос золотой свирели» [5, 80]. Третий же «хочет преобразить несбыточное, превратить его в бытие и за это венчается страданием». Он сгорает, чтобы на его пепле произросла новая жизнь. А тишина первых — она приманчива, утешительна, имеет своих наследников в современной литературе (3. Гиппиус и Ф. Сологуб), но, может быть, "соткана из паутины". Блок задается вопросом: «Кто будет рвать паутину?» Вопрос риторический, ответ заключен внутри вопроса: «Да не будет так» [5, 82]. Правда остается за Достоевским.

Притча о зерне и мотив «нищеты духа», ключевые в стихотворении «Вот Он — Христос...», не были прочитаны и откомментированы предшественниками⁴, включая комментарий ПАСС⁵. Судя по этому последнему комментарию, не поняли основной мысли стихотворения и современники Блока. Однако без рассмотренных выше мотивов невозможно было понять смысл стихотворения в целом, увидеть оптимистическую перспективу финального образа самоуничтожения. Не была отмечена исследователями и очевидная связь этого стихотворения, его мысли и темы, с Достоевским.

¹ Блок А.А. Собрание сочинений. В 8 т. М. — Л., I960 — 1963. Ссылки здесь и далее на это издание с указанием в тексте в квадратных скобках номера тома и страницы.

² Воспоминания и записи Евгения Иванова об Александре Блоке // Блоковский сборник I. Тарту, 1964. С. 396.

³ Этот стих отчеркнут Блоком в принадлежащей ему Библии. См.: Библиотека Блока. Описание. Кн. 1—3. Л., 1984—1986. Кн. 1. С. 75

⁴ См. Максимов Д.Е. Александр Блок и Евгений Иванов // Блоковский сборник. Тарту, 1964. С. 359; Минц З.Г. Блок и Достоевский // Минц З.Г. Александр Блок и русские писатели. СПб., 2000. С. 93.

⁵ См. Блок А.А. Полное собрание сочинений и писем: в 20 т. T.III. С. 654—656.

К содержанию Бюллетеня

Наши публикации

Вы можете скачать Тринадцатый выпуск Бюллетеня /ЗДЕСЬ/