Бюллетень. Номер одиннадцатый. Из воспоминаний

А.А. Тахо-Годи. Н.П. Анциферов и Лосевы *

Николай Павлович приходил к нам, А.Ф. Лосеву, В.М. Лосевой и ко мне, два раза в неделю. Жил он в Афанасьевском переулке, рядом с нами, и мы не представляли себе хорошего вечера без встречи с нашим другом. Когда же эта дружба зародилась, спрашивала я? Ни А.Ф., ни В.М. мне не рассказывали о своем лагерном прошлом. Чем меньше знаешь, тем лучше, считали они, чтобы не вовлекать меня в сложности их биографии. И ошибались, так как сами из моих рассказов знали об аресте отца и матери, о крахе нашей семьи и всей московской жизни. Только после кончины В.М. в 1954 г., когда я обнаружила лагерную переписку Лосевых и решила во что бы то ни стало ее напечатать, Алексей Федорович нарушил наконец свое молчание. Зато Николай Павлович, как бы походя, не раз возвращался к своему прошлому и там возникали неожиданные воспоминания о Беломоробалтийском канале, где, как выяснилось, и произошла встреча его с четой Лосевых и с их друзьями, философом Александром Александровичем Меером и его второй супругой Ксенией Анатольевной Половцевой, арестованными по делу кружка «Воскресение». По этому делу арестовали в 1929 г. и Н.П.

Однажды Н.П. рассказал, как на Медвежьей горе (это был центр Белбалтлага — хорошее название) он сам и его сотоварищи заключенные вышли встречать прибывшую сюда жену Лосева (тоже арестантка, переведенная из алтайского лагеря к Белому морю) и как она всех поразила своей необычной красотой, по его словам, не только внешней, но и духовной.

После кончины Н.П. (в 1958 г.) через много лет начали печатать его воспоминания, сначала в журнале «Звезда» (1989 г. № 4 в отрывках), а затем в его замечательной книге «Из дум о былом» (1992 г. — какая хорошая парафраза книги любимого им Герцена «Былое и думы»), и стали известны некоторые любопытные подробности о просветительской работе профессора Лосева в лагере, где он не только занимался ликбезом и арифметикой с малограмотными заключенными, но читал лекции, на которых присутствовали также сотрудники ГПУ, видимо для надзора за самим лектором и его слушателями. Хотя кто его знает, почему?

Об одной такой лекции, о принципе относительности Эйнштейна с философской точки зрения (советская наука была непримирима к Эйнштейну как идеологу вражескому) вспоминал Н.П. Это была невероятная дерзость лагерного лектора, но начальники не очень сознавали философские тонкости, а, может быть и провоцировали А.Ф. (можно еще срок добавить, если надо). Оказывается, Лосев закончил лекцию так: «В “Интернационале” поют “Мы свой, мы новый мир построим”. Теперь наука строит совершенно новые представления о космосе, представления, которые дают мощный толчок философской мысли». Лектору устроили овацию. Читал А.Ф. и курс лекций по истории материализма, доказывая, что понимание материи неразрывно связано с пониманием энергии. Конечно, в лагере нельзя было читать курс по истории идеализма. Он, судя по всему, читал курс истории философских идей, а дал ему название, сообразуясь с обстановкой.

Николай Павлович вспоминает также о кружке «друзей книги», где однажды в споре по поводу книги М.М. Бахтина о Достоевском А.Ф. сказал: «Разве можно говорить и писать о Достоевском, исключив Христа!». Н.П. попросил Валентину Михайловну, чтобы она удержала А. Ф. от таких заявлений. «Всего не перемолчишь», — ответила она грустно.

Н.П. вспоминает об освобождении Лосева, его работе вольнонаемным, в то время, как В.М. еще не была освобождена. Н.П. рисует портрет этой замечательной женщины с «особой духовной грацией, одухотворяющей все ее движения». Он видит ее «блестящее образование, умную, талантливую, самоотверженную». Она оставила свою астрономию и посвятила А.Ф. «всю свою жизнь, все силы своей богато одаренной души», «безгранично веря в его великое призвание философа». «Каждая встреча с ним была для меня большой радостью», — заключает Анциферов. («Из дум о былом». С. 385—389). Надеюсь, теперь понятно, почему Н.П. приходил к нам в гости два раза в неделю.

Н.П. Анциферов, как и Лосевы, после завершения ББканала получил так называемый красный литер за ударную работу (таковых счастливцев было всего 500 человек). С него, как и с Лосевых (у них тоже «красный литер»), сняли судимость, их всех восстановили в гражданских правах, разрешили жить в любых городах, иметь обычную прописку и т.д. и т.п. Однако Н.П. вернуться к себе домой, в Царское Село (г. Пушкин), оказалось невозможно. Во время войны сгорел дом, где жил Н.П., жителей угнали в Германию, куда попала и Таня, дочь Н.П., а сын Сережа (Светик, как его называли дома) погиб от голода в блокадном Ленинграде. К счастью, после смерти Сталина, когда стали разыскивать друг друга потерянные семьи, родители и дети, раскиданные войной, Таня дала весть из Соединенных Штатов, куда она попала (из лагеря в Германии) уже с мужем и дочерью. Мы рассматривали фотографии, полученные Николаем Павловичем, цветные (у нас еще таких не бывало), красивые. Однако Н.П. скончался, так и не повидав дочь, которая в дальнейшем не раз приезжала в Москву и в Питер, виделась с Мишей, внуком Н.П., Михаилом Сергеевичем, сыном погибшего Светика.

В Москве Н.П. жил в квартире Софьи Александровны Гарелиной (1899—1967), своей второй супруги (умершую в 1929 г. первую жену Татьяну Николаевну он оплакивал, вспоминая), горячо преданной своему мужу, понимающей его духовные запросы, близкой ему по их общей специальности и творческой работе.

Не раз мы втроем встречали Новый году у Николая Павловича и Софьи Александровны, причем обычно приносили с собой кастрюли с праздничной едой (сороковые — трудные годы) в помощь хозяйке. Но с 1954 г., когда не стало Валентины Михайловны, чета Анциферовых всегда встречала Новый год за нашим столом вместе с ближайшими друзьями. А как хорошо вспоминается зимний отдых в Подсолнечном (около Солнечногорья) в санатории, где среди наших друзей и Николай Павлович с Софьей Александровной. С ним однажды там мы встречали весело Новый год.

Вспоминаю также редкостный вечер, когда Алексей Федорович пригласил нескольких ценителей поэзии Вячеслава Иванова послушать мое чтение его стихов и в том числе знаменитой «Менады», которую под руководством А.Ф. я разучивала — ведь Лосевы приобщили меня к поэзии Вячеслава Великолепного, подарили мне ко дню рождения 1945 г. его книгу «Cor ardens» в двухтомном издании. Я тогда еще жила в общежитии на Усачевке, приехала в сильный мороз в шубке, которую дали мне мои приятельницы по комнате. Слушатели моего дебюта — личности важные, Александр Иванович Белецкий, Николай Каллиникович Гудзий и Николай Павлович Анциферов. Мое чтение закончилось веселой картиной. Когда все воодушевились, начали тоже читать стихи, смеялись, спорили, на них чуть не свалилась красная с золотом советская энциклопедия, что стояла на полке старого дивана. «Ну и нашли место!» — возопил Гудзий и потребовал немедленно убрать эту премудрость. Куда? Конечно, на пол. Вся ученая компания усердно стаскивала эти зловредные тома и пристраивала их между огромным книжным шкафом и диваном прямо на полу.

Николай Павлович — очень надежный друг, который всегда готов прийти на помощь. В ночь на двенадцатое августа 1941 г. фугасная бомба в 500 кг уничтожила дом № 13 на Воздвиженке, где жила семья А.Ф. Лосева. Вместо дома огромная воронка (я студентка хорошо ее помню) и по ней бродят люди, и что-то выискивают и прячут. Это мародеры. Где разбитые дома, там и они. В страшную августовскую ночь Лосевы ночевали под Москвой, в Кратове, а старики Соколовы, родители Валентины Михайловны, остались дома. Бомба уничтожила всех, кто спустился в подвал. Старики Соколовы на диванчике так и остались сидеть. Она — мертвая, а он — живой, и засыпаны разрушенным домом. Там на диванчике их и нашла спасательная команда. Мать до неузнаваемости обезображенная (гроб потом не открывали — такой ужас), а он, глубокий старец, совсем не тронут. Кому какая судьба, или какое изволение воли Божией.

Николай Павлович Анциферов (живет совсем рядом) немедленно послал Софью Александровну в Кратово (ул. Горького, 19) со страшной вестью. Софья Александровна собралась с духом, но от страха, сама едва живая, принесла эту грозную весть сначала Валентине Михайловне, которая, признавшись А.Ф., тут же отправилась в Москву. И начались великие раскопки, не хуже археологических. Украинский академик Л.Н. Яснопольский добыл в Академии наук СССР ящики для книг, рабочих выделили власти (разбитых полностью домов в Москве, на удивление, было мало, хорошо работали зенитчики). Разбирали воронку осторожно (лопаты и руки). Главные работники и направители рабочих друзья — первый Николай Павлович, затем А.И. Кондратьев и Н.Н. Соболев. Районное начальство выделило на Арбате сарай, где на веревках сушили залитые водой книги и рукописи, обгорелые, в песке и глине, которые потом разглаживали старинными утюгами. Господи, как все это вынести. Слава Богу — есть еще на кого опереться и главный — Николай Павлович.

Он — вообще великий помощник и начинатель разных благих дел. Так, однажды Н.П. и А.Ф. решили отправить меня в Крым, посмотреть остатки древнегреческих поселений. Из Симферополя (у нас там жили добрые знакомые) мы с приятельницей отправились в Гурзуф с письмом Николая Павловича к вдове известного литературоведа Б.В. Томашевского, которую звали Ирина Николаевна. Ближайший друг Н.П. сама И.Н. — интереснейший человек (по первому мужу Медведева), на себе испытала грозу гражданской войны, «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Она сурова, неприступна, строит в Гурзуфе дом, местные власти ее боятся и непререкаемо внимают ей. И.Н., прочитав письмо Н.П., нас хорошо устроила, мы запаслись бумажками (на всякий случай) и отправились искать место, где Ифигения приносила кровавые жертвы. Нашли мы вместо древнего поселения Партенита (греч. от слова «партенос» — дева) некое Фрунзенское (ну и название, романтику — прочь), никаких развалин. Зато огромное поле красных маков на пустынном берегу, как будто капли крови человеческих жертв — чем мы и утешились.

Кто как не Николай Павлович вручил мне и моей сестре Миночке замечательный путеводитель по Риге и ее окрестностям (советские были идеологизированы и постоянно указывали на памятники Ленину и классовую борьбу трудящихся). Но самое интересное, что в Риге мы оглушенные всем увиденным, тут же забыли справочник в одном из магазинчиков. Как мы горевали и стыдились, думая о Н.П., но разумное решение все-таки нашли — вернулись к месту пропажи. И удились еще больше — книжечку нам вернул вежливый продавец. А как же иначе — удивлялся он в свою очередь. Мы были спасены.

В 1949 г. я защищала кандидатскую диссертацию по Гомеру. Защита готовилась трудно. Враждебный А. Ф., а значит, и мне проф. Н.Ф. Дератани плел интриги в Ученом совете филологического ф-та Московского университета и нужны были солидные оппоненты, оба известные доктора наук. Один проф. С. И. Радциг — филолог, а другого искали чистого лингвиста (язык-то гомеровский). За дело взялся Николай Павлович. Во-первых, потому что Н.П. очень хорошо относился ко мне, так как в 1920-е годы был лично знаком с моим отцом, Алибеком Алибековичем Тахо-Годи (1892—1937). Они регулярно встречались на заседаниях, конференциях и других мероприятиях в Ленинграде и в Москве. Отец был членом Президиума Центрального Бюро Краеведения, а Н.П. Анциферов — членом Бюро (см.: Решетов А.М. Репрессированная этнография. Люди и судьбы (часть 2) // Кунсткамера. Этнографические тетради. СПб., 1994. С. 343—345). Встретив меня впервые у Лосевых, Николай Павлович сказал мне: «Если бы понадобилось создавать новых людей, то только таких, как Алибек Алибекович». А во-вторых, Н.П. взялся за дело потому, что Лосеву самому нельзя было «соваться».

И что вы думаете? Он отправился к профессору Михаилу Николаевичу Петерсону, выдающемуся лингвисту с европейским именем (жил рядом, на Знаменке, тогда ул. Фрунзе, где военная академия им. Фрунзе). Сдержанный, официально застегнутый на все пуговицы М.Н. Петерсон, настоящий православный человек (недаром близок Лосеву и Анциферову). Результат для Ученого совета ошеломительный. Выступают два светила, после чего меня приглашают на должность доцента в Московский областной пединститут им. Крупской. Вот что может сделать скромный Николай Павлович, надежный друг Лосевых.

Самое интересное — знакомство с директором музея Герцена на Сивцевом вражке, Ириной Александровной Желваковой, милым и знающим свое дело человеком. Н.П., можно сказать, обожал Герцена, и, как мне кажется, именно за романтическую историю любви Герцена к его кузине Натали — Тате (сам Н.П. — неисправимый романтик). Н.П. повествовал мне, как он еще молодым человеком ездил в Ниццу искать могилу Герцена, как нашел ее, припал к ней и плакал. Как же не вмешаться Н.П., когда в музее известный эстрадный чтец Рафаэль Клейнер будет читать «Апологию Сократа» Платона. Я — филолог-классик, а у Герцена есть прекрасные страницы, посвященные античности и как раз Сократу. Так мне и пришлось впервые выступать вместе с Клейнером (и потом не раз) благодаря мудрому вмешательству Николая Павловича.

Приведу еще один важный факт, который внес серьезные коррективы в мое мировоззрение. Однажды Н.П. принес нам в подарок книгу, обернутую в очень плотный переплет, так что и заголовка нельзя прочитать. Ну и конспирация, наивная. Да, конспирация, так как автор книги «Павел и Августин» Дм. Мережковский, запрещенный в Советском Союзе автор, собрание сочинений которого с огромным трудом через знакомых букинистов мы с А.Ф. тайно купили (включая книги уже вышедшие в годы революции). На биографию Павла я не обратила особого внимания, а биография Августина очень на меня повлияла — борьба с пелагианской ересью. А вот поглубже, под плотный переплет, как-то не удосужилась посмотреть. И уже через много лет, когда Н.П. не было в живых, а я после большого ремонта расставляла книги у себя в комнате, я впервые развернула плотную бумагу. И что же? А там автограф «Милому Илюше от любящего Дм. Мережковского». В это время я была уже искушенным человеком и сразу поняла, кто этот «Илюша». Да это Илья Исидорович Фондаминский (1880—1942, псевдоним литературный «Бунаков»), член ЦК партии эсеров, давний эмигрант, один из издателей «Современных записок», друг Мережковских, друг Буниных. Судьба его поистине трагична. В 1941 г. его как еврея арестовали нацисты и отправили в концлагерь, где он принял православие (недаром еще в 1930 г. он основал «Лигу православной культуры»). В 1942 г. милый Илюша погиб в Освенциме (Аушвиц).

Вспоминаю Николая Павловича с благодарностью — подарок сделал поучительный.

Имя Н.П. Анциферова открывало для многих закрытые двери. Так по его рекомендации приходила я чинить старинные французские часы А.Ф. к внучке Льва Николаевича Толстого, внучке незаконной. Известно, что великий писатель заботился о своих незаконных потомках (их было много), отправлял некоторых в Швейцарию, учиться искусству часовщика и напоминая этим тоже заботливого Руссо. Часы ходят до сих пор.

Однажды Н.П. сообщил нам, что получил, наконец, настоящую квартиру (не комнату, как в Афанасьевском) в писательском доме у метро «Аэропорт». Для него и для С.А. начиналась как будто новая жизнь. Они пригласили А.Ф. и меня в гости. У них как раз гостил внук Миша, сын Сережи-Светика. С какой гордостью показывала С.А. нам квартирные новшества, а Н.П. любовался 12-летним внуком, и мы разделяли его радость, разглядывая коллекции бабочек, монет, цветов. Но какая-то тихая грусть охватывала всех нас. И Н.П. утешал — будет он приезжать к нам на Арбат обязательно, ну хотя бы раз в неделю (два раза уже не получится), ведь на метро это пустяки, будем встречаться, беседовать, чай пить за старым круглым столом, как прежде. Но, увы, расстались мы, чтобы больше никогда не увидеться. В 1958 г. Николай Павлович Анциферов скончался. А я встречалась с Софьей Александровной на Ваганьковском кладбище, где каждая из нас ухаживала за своей дорогой могилой, и мы обменивались цветами, чтобы положить их у подножия надгробных крестов.

Работа выполнена в рамках проекта РГНФ 08-03-00127а

_____________________

* Н.П. Анциферов (1889—1958) — историк и краевед, ученик проф. И.М. Гревса, автор книг «Душа Петербурга» (1922), «Петербург Достоевского» (1923), исследователь творчества Герцена, Тургенева, Пушкина, Лермонтова. В 1929 г. арестован по делу кружка А.А. Мейера «Воскресение», в 1937 г. повторно. См. Н.П. Анциферов. Проблема урбанизации в русской художественной литературе. М.: ИМЛИ РАН, 2009.

К содержанию Бюллетеня

Вы можете скачать Одиннадцатый выпуск Бюллетеня /ЗДЕСЬ/